— Ладно, ладно, гурон, это просто бесстыдно с твоей стороны, потому что час назад Змей стоял в ста футах от тебя и, не удержи я его за руку, прощупал бы прочность твоей шкуры ружейной пулей. Ты можешь стращать девчонок в поселках рычаньем ягуара, но уши мужчины умеют отличать правду от лжи.
— Уа-та-Уа смеется над Змеем! Она понимает, что он хилый и жалкий охотник и никогда не ступал по тропе войны.
— Почем ты знаешь, Ягуар? — со смехом возразил Зверобой. — Почем ты знаешь? Как видишь, она ушла на озеро и, вероятно, предпочитает форель ублюдку дикой кошки. Что касается тропы войны, то, признаюсь, ни я, ни Змей не имеем опыта по этой части. Но ведь теперь речь идет не об этой тропе, а о том, что девушки в английских селениях называют большой дорогой к браку. Послушай моего совета, Ягуар, и поищи себе жену среди молодых гуронок; ни одна делаварка не пойдет за тебя добровольно.
Рука Ягуара опустилась на томагавк, и пальцы судорожно сжимали рукоятку, как будто их владелец колебался между благоразумием и гневом. В этот критический момент подошел Расщепленный Дуб. Повелительным жестом он приказал молодому человеку удалиться и занял прежнее место на бревне рядом со Зверобоем.
Некоторое время он сидел молча, сохраняя важную осанку индейского вождя.
— Соколиный Глаз прав, — промолвил наконец ирокез. — Зрение его так зорко, что он способен различить истину даже во мраке ночи. Он сова: тьма ничего не скрывает от него. Он не должен вредить своим друзьям. Он прав.
— Я рад, что ты так думаешь, минг, — ответил охотник, — потому что, на мой взгляд, изменник гораздо хуже труса. Я равнодушен к Выхухоли, как только один бледнолицый может быть равнодушен к другому бледнолицему. Но все же я отношусь к нему не так плохо, чтобы завлечь его в расставленную тобой ловушку. Короче говоря, по-моему, в военное время можно прибегать к честным уловкам, но не к измене. Это уже беззаконно.
— Мой бледнолицый брат прав: он не индеец, он не должен изменять ни своему Маниту, ни своему народу. Гуроны знают, что взяли в плен великого воина, и будут обращаться с ним, как должно. Если его станут пытать, то прибегнут лишь к таким пыткам, каких не выдержать обыкновенному человеку; а если его примут как друга, то это будет дружба вождей.
Когда гурон столь своеобразным способом выражал свое почтение пленнику, глаза его исподтишка скользнули по лицу собеседника с целью подметить, как-то он выслушает подобный комплимент. Однако серьезность и видимая искренность гурона не позволили бы человеку, не искушенному в притворстве, разгадать его истинные побуждения. Проницательности Зверобоя оказалось для этого недостаточно, и, зная, как своеобразно индейцы представляют себе почет, воздаваемый пленникам, он почувствовал, что кровь стынет в его жилах. Несмотря на это, ему удалось так хорошо сохранить внешнюю невозмутимость, что даже зоркий враг не заметил на лице бледнолицего ни малейших признаков слабости.
— Я попал к вам в руки, гурон, — ответил наконец пленник, — и полагаю, вы сделаете со мной то, что найдете нужным. Не стану хвастать, что буду твердо переносить мучения, потому что никогда не испытывал этого, а ручаться за себя заранее не может ни один человек. Но я постараюсь не осрамить воспитавшего меня племени. Однако должен теперь же заявить, что, поскольку у меня белая кровь и белые чувства, я могу не выдержать и забыться. Надеюсь, вы не возложите за это вину на делаваров или на их союзников и друзей — могикан. Всем нам более или менее свойственна слабость, и я боюсь, что белый не устоит перед жестокими телесными муками, тогда как краснокожий будет петь песни и хвастать своими подвигами даже в зубах у своих врагов.
— Посмотрим! Соколиный Глаз бодр духом и крепок телом. Но зачем гуронам мучить человека, которого они любят? Он не родился их врагом, и смерть одного воина не может рассорить его с ними навеки.
— Тем лучше, гурон, тем лучше! Но я не хочу, чтобы между нами остались какие-нибудь недомолвки. Очень хорошо, что вы не сердитесь на меня за смерть воина, павшего в бою. Но все-таки я не верю, что между нами нет вражды — я хочу сказать, законной вражды. Поскольку у меня есть индейские чувства, это делаварские чувства, я предоставляю вам судить, могу ли я быть другом мингов.
Зверобой умолк, ибо некий призрак внезапно предстал перед ним и заставил его на один миг усомниться в безошибочности столь прославленного зрения. Гетти Хаттер стояла возле костра так спокойно, как будто была одной из ирокезок.
В то время как охотник и индеец старались подметить следы волнения на лицах друг друга, девушка незаметно приблизилась к ним со стороны южного берега, примерно с того места, против которого стоял на якоре ковчег. Она подошла к костру с бесстрашием, свойственным ее простодушному нраву, и с уверенностью, вполне оправдывавшейся обхождением, которое она недавно встретила со стороны индейцев. Расщепленный Дуб тотчас же узнал вновь пришедшую и, окликнув двух или трех младших воинов, послал их на разведку, чтобы выяснить, не служит ли это внезапное появление предвестником новой атаки. Потом он знаком предложил Гетти подойти поближе.
— Надеюсь, Гетти, ваше посещение свидетельствует о том, что Змей и Уа-та-Уа находятся в безопасности, — сказал Зверобой. — Не думаю, чтобы вы опять сошли на берег с той же целью, что и в первый раз.
— На этот раз сама Юдифь велела мне прийти сюда, Зверобой, — ответила Гетти. — Она сама отвезла меня на берег в челноке, лишь только Змей познакомил ее с Уа-та-Уа и рассказал обо всем случившемся. Как прекрасна Уа-та-Уа сегодня ночью, Зверобой, и насколько счастливее она теперь, чем тогда, когда жила у гуронов!
— Это вполне естественно, девушка. Да, таковы уж свойства человеческой натуры. Уа-та-Уа теперь со своим женихом и не боится больше, что ее отдадут замуж за минга. Я полагаю, что сама Юдифь могла бы подурнеть, если бы думала, что ее красота должна достаться гурону. Готов поручиться, что Уа-та-Уа очень счастлива теперь, когда она вырвалась из рук язычников и находится с избранным ею воином… Так вы говорите, что сестра велела вам сойти на берег? Зачем?
— Она приказала мне повидаться с вами, а также предложить дикарям еще несколько слонов в обмен на вашу свободу. Но я принесла сюда Библию. От нее будет больше пользы, чем от всех слонов, хранящихся в отцовском сундуке.
— А ваш отец и Непоседа знают, как у нас обстоят дела, моя добрая маленькая Гетти?
— Нет, не знают. Они оба спят. Юдифь и Змей думали, что лучше не будить их, потому что, если Уа-та-Уа скажет им, как мало воинов осталось в лагере и как там много женщин и детей, они снова захотят охотиться за скальпами. Юдифь не давала мне покоя, пока я не согласилась сойти на берег и посмотреть, что сталось с вами.
— Это замечательно со стороны Юдифи. Но почему она так беспокоится обо мне?.. Ага, теперь я вижу, в чем тут дело. Да, я вижу это совершенно ясно. Вы понимаете, Гетти: ваша сестра боится, что Гарри Марч проснется и очертя голову сунется прямо сюда, полагая, что раз я был его путевым товарищем, то он обязан помочь мне. Гарри сорвиголова, это верно, но не думаю, чтобы он стал лезть из-за меня на рожон.
