Направься к башне. Прочие — за мной!
Байрон. «Марино Фальеро»
Догадка Юдифи о том, при каких обстоятельствах закончила свой жизненный путь индейская девушка, оказалась, в общем, правильной. Проспав несколько часов подряд, старик Хаттер и Марч пробудились. Случилось это всего несколько минут спустя после того, как девушка вторично покинула ковчег и отправилась на поиски младшей сестры. Чингачгук и его невеста, само собой разумеется, находились в это время уже на борту. От делавара старик узнал о новом местоположении индейского лагеря, обо всех недавних событиях и об отсутствии своих дочерей. Последнее обстоятельство его ничуть не встревожило, ибо он надеялся на благоразумие старшей и на безнаказанность, с которой младшая появилась уже однажды среди дикарей. Кроме того, долгая привычка к опасностям всякого рода успела притупить его чувства. Как видно, старик не слишком горевал о пленении Зверобоя. Ибо, хотя он отлично понимал, какую помощь мог ему оказать молодой охотник, если бы пришлось обороняться от индейцев, различие во взглядах не могло вызвать между ними особенной симпатии. Он бы очень обрадовался, узнав о местонахождении лагеря прежде, чем гуроны были встревожены побегом Уа-та-Уа, но теперь высадка на берег была связана со слишком большим риском. Волей-неволей ему пришлось отказаться на эту ночь от жестоких замыслов, внушенных недавним пленом и корыстолюбием. В таком настроении духа Хаттер уселся на носу баржи. Вскоре к нему подошел Непоседа, предоставив в полное распоряжение Змея и Уа-та-Уа всю корму.
— Зверобой показал себя настоящим мальчишкой, отправившись к дикарям в такой час и угодив к ним в лапы, точно лань, оступившаяся в яму, — проворчал старик, как водится, заметивший соринку в глазу ближнего, тогда как у себя в глазу он не видел даже бревна. — Если за эту глупость ему придется расплатиться собственной шкурой, пусть пеняет на себя.
— Так уж повелось на свете, старый Том, — откликнулся Непоседа. — Каждый должен платить свои долги и отвечать за свои грехи. Удивительно только, как такой хитрый и ловкий парень мог попасть в ловушку. Неужели у него не нашлось лучшего занятия, чем бродить в полночь вокруг индейского лагеря, не имея других путей к отступлению, кроме как на озеро? Или он вообразил себя оленем, который, прыгнув в воду, может заглушить свой запах и спокойно уплыть от опасности? Признаюсь, я был лучшего мнения о смекалке этого малого. Что ж, придется простить маленькую ошибку новичку. Скажи лучше, мастер Хаттер, не знаешь ли ты случайно, куда девались девчонки? Я нигде не вижу следов Юдифи и Гетти, хотя только что обошел ковчег и заглянул во все щели.
Хаттер, сославшись на делавара, вкратце объяснил, как дочери его уплыли в челноке, как вернулась Юдифь, высадив сестру на берегу, и как в скором времени отправилась за ней обратно.
— Вот что значит хорошо подвешенный язык, Плавучий Том! — воскликнул Непоседа, скрежеща зубами от досады. — Вот что значит хорошо подвешенный язык, и вот до чего доходят глупые девичьи причуды! Мы с тобой тоже были в плену (теперь Непоседа соблаговолил вспомнить об этом), мы тоже были в плену, и, однако, Юдифь пальцем не шевельнула, чтобы помочь нам. Этот заморыш Зверобой просто околдовал ее. Теперь и он, и она, и ты, и все вы должны держать ухо востро. Я не такой человек, чтобы снести обиду, и заранее говорю тебе: держи ухо востро!.. Распускай парус, старик, — подплывем немножко ближе к косе и посмотрим, что там делается.
Хаттер не возражал и, стараясь не шуметь, поднял якорь. Ветер дул к северу, и скоро во мраке начали смутно вырисовываться очертания деревьев, покрывавших мыс. Плавучий Том, стоя у руля, подвел судно настолько близко к берегу, насколько это позволяли глубина воды и свисавшие деревья. В тени, падавшей от берега, трудно было что-нибудь различить. Но молодой ирокез, стоявший на часах, успел заметить верхние части паруса и каюты. Пораженный этим, он невольно издал тихое восклицание. С той необузданной яростью, которая составляла самую сущность его характера, Непоседа поднял ружье и выстрелил.
Слепая случайность направила пулю прямо в девушку. Затем последовала только что описанная сцена с факелами…
В ту минуту, когда Непоседа совершил этот акт безрассудной жестокости, челнок Юдифи находился в какой-нибудь сотне футов от места, только что покинутого ковчегом. Мы уже описали ее дальнейшее странствие и теперь должны последовать за ее отцом и его спутниками. Крик оповестил их, что шальная пуля Гарри Марча попала в цель и что жертвой сделалась женщина. Сам Непоседа был озадачен столь непредвиденными последствиями, и одно время противоречивые чувства боролись в его груди. Сперва он расхохотался весело и необузданно. Затем совесть, этот сторож, поставленный в душе каждого, больно ударила его по сердцу. Один миг душа этого человека, в котором сочетались цивилизация и варварство, представляла собой настоящий хаос, и он сам не знал, что думать о своем поступке. Потом гордость и упрямство снова приобрели над ним обычную власть. Он вызывающе стукнул прикладом ружья по палубе баржи и с напускным равнодушием стал насвистывать какую-то песенку. Ковчег тем временем продолжал плыть и уже достиг горла залива возле оконечности косы.
Спутники отнеслись к поступку Непоседы далеко не так снисходительно, как он, видимо, рассчитывал. Хаттер начал сердито ворчать, потому что этот выстрел не принес никакой пользы и в то же время должен был сделать борьбу еще более жестокой и беспощадной. Старик, впрочем, несколько сдержал проявление своего недовольства, потому что, после того как Зверобой попал в плен, помощь Непоседы стала вдвое ценнее. Чингачгук вскочил на ноги, забыв на минуту о старинной племенной вражде. Однако он вовремя опомнился и успел воздержаться от всяких насильственных действий. Но не так было с Уа-та-Уа. Выбежав из каюты, девушка очутилась возле Непоседы почти в то самое мгновение, когда приклад его ружья опустился на палубу. С бесстрашием, делавшим честь ее сердцу, делаварка осыпала великана упреками, в которых вылилась великодушная горячность женщины.
— Зачем ты стрелял? — говорила она. — Что сделала тебе гуронская девушка? Почему ты убил ее? Как ты думаешь, что скажет Маниту? Что скажут ирокезы? Ты не приобрел славы, не овладел лагерем, не взял пленных, не выиграл битвы, не добыл скальпов! Ты ровно ничего не добился. Кровь вызывает кровь. Что бы ты чувствовал, если бы убили твою жену? Кто пожалеет тебя, когда ты станешь плакать о матери или сестре? Ты большой, как сосна, гуронская девушка — маленькая, тонкая березка. Почему ты обрушился на нее всей тяжестью и сломал ее? Ты думаешь, гуроны позабудут это? Нет! Нет! Краснокожие никогда не забывают. Никогда не забывают друга, никогда не забывают врага. Почему ты так жесток, бледнолицый?
За всю свою жизнь Непоседа впервые был так ошарашен; он никак не ожидал такого стремительного и пылкого нападения делаварской девушки. Правда, она имела союзника в лице его собственной совести. Девушка говорила очень серьезно, с таким искренним и подлинно женским чувством, что он не мог рассердиться. Мягкость ее голоса усугубляла тяжесть упреков, сообщая им отпечаток душевной чистоты и правды. Подобно большинству людей, одаренных грубой душой, Непоседа до сих пор смотрел на индейцев лишь с самой невыгодной для них стороны. Ему никогда не приходило в голову, что искренняя сердечность составляет достояние всего человечества, что самые высокие принципы — правда, видоизмененные обычаями и предрассудками, но по-своему не менее возвышенные — могут руководить поведением людей, которые ведут дикий образ жизни, что воин, свирепый на поле брани, способен поддаваться самым мягким и нежным влияниям в минуты мирного отдыха. Словом, он привык смотреть на индейцев как на существа, поставленные лишь одной ступенью выше диких лесных зверей, и готов был соответственным образом поступать с ними каждый раз, когда соображения выгоды или внезапный каприз подсказывали ему это. Впрочем, красивый варвар хотя и был пристыжен выслушанными упреками, но ничем не обнаружил своего раскаяния. Вместо того чтобы ответить на простое и естественное обращение Уа-та-Уа, он отошел в сторону, как человек, считающий ниже своего достоинства спорить с женщиной.
