— Не надо плыть к «замку», — выразительно сказал Чингачгук, лишь только собеседник дал ему возможность ввернуть слово. — Там гуроны.
— Ах ты, черт! Если это правда, Плавучий Том, то мы чуть не сунули свои головы в хорошую западню… Там гуроны? Что ж, это возможно. Но я во все глаза гляжу на старую хижину и не вижу ничего, кроме бревен, воды, древесной коры да еще двух или трех окон и двери в придачу.
Хаттер попросил, чтобы ему дали трубу, и внимательно осмотрел «замок», прежде чем решился высказать свое мнение. Затем он довольно небрежно объявил, что не согласен с ин дейцем.
— Должно быть, ты глядел в трубу не с того конца, делавар, — подхватил Непоседа, — потому что мы со стариком не замечаем на озере ничего подозрительного.
— На воде не остается следов! — бойко возразила Уа-та-Уа. — Остановите лодку, туда нельзя, там гуроны.
— Ага, сговорились повторять одну и ту же сказку и думают, что люди поверят им. Надеюсь, Змей, что и после свадьбы ты и твоя девчонка будете петь в один голос, так же как и теперь. Там гуроны, говоришь ты? Что об этом свидетельствует: запоры, цепи или бревна? Во всей Колонии нет ни одной кутузки с такими надежными замками, а у меня по тюремной части есть некоторый опыт.
— Разве не видишь мокасина? — сказала Уа-та-Уа с нетерпением. — Посмотри, и увидишь…
— Дай-ка сюда трубу, Гарри, — перебил ее Хаттер, — и спусти парус. Индейская женщина редко вмешивается в мужские дела, и уж коли вмешается, то не зря. Так и есть: мокасин плавает возле одной из свай. Может быть, действительно без нас в «замке» побывали гости. Впрочем, мокасины здесь не редкость, потому что я сам ношу их, Зверобой носит, и ты, Марч, носишь. Даже Гетти часто надевает их вместо ботинок. Вот только на ногах Юдифи я никогда не видел мокасин.
Непоседа спустил парус. Ковчег находился в это время ярдах в двухстах от «замка» и продолжал по инерции двигаться вперед, но так медленно, что это не могло возбудить никаких опасений. Теперь все поочередно брались за подзорную трубу, тщательно осматривая «замок» и все вокруг него. Мокасин, тихонько покачивавшийся на воде, еще сохранил свою первоначальную форму и, должно быть, почти не промок внутри. Он зацепился за кусок коры, отставшей от одной из свай у окраины подводного палисада, и это помешало ему уплыть дальше по течению. Мокасин мог попасть сюда разными путями. Не следовало думать, что его обязательно обронил враг. Мокасин мог свалиться с платформы, когда Хаттер находился еще в «замке», и затем незаметно приплыть на то место, где его впервые обнаружили острые глаза Уа-та-Уа. Он мог приплыть из верхней или нижней части озера и случайно зацепиться за палисад. Он мог выпасть из окошка. Наконец, он мог свалиться прошлой ночью с ноги у разведчика, которому пришлось оставить его в озере, так как кругом царила непроглядная тьма.
Хаттер и Непоседа строили по этому поводу всевозможные предположения. Старик считал, что присутствие мокасина плохой признак; Гарри же относился к этому со своим обычным легкомыслием. Что касается индейца, то он полагал, что мокасин этот — все равно что человеческий след, обнаруженный в лесу, то есть нечто само по себе угрожающее. Наконец Уа-та-Уа, чтобы разрешить все недоумения, вызвалась съездить в челноке к палисаду и выловить мокасин из воды. Тогда по украшающим его узорам легко было бы определить, не канадского ли он происхождения. Оба бледнолицых охотно приняли это предложение, но тут вмешался делавар. Если необходимо произвести разведку, заявил он, то пусть лучше воин подвергнется опасности. И тем спокойным, но безапелляционным тоном, которым индейские мужья отдают приказания своим женам, он запретил невесте садиться в челнок.
— Хорошо, делавар, тогда ступай сам, если жалеешь свою сквау, — сказал бесцеремонный Непоседа. — Надо подобрать этот мокасин, или Плавучему Тому придется торчать здесь до тех пор, пока не остынет печка в его хижине. В конце концов, это всего лишь кусок оленьей шкуры, и, как бы он ни был скроен, он не может напугать настоящих охотников, преследующих дичь. Ну что ж, Змей, кому лезть в челнок: мне или тебе?
— Пусти краснокожего. Его глаза зорче, чем у бледнолицего, и лучше видят все хитрости гуронов.
— Ну нет, брат, против этого я буду спорить до последнего вздоха! Глаза белого человека, и нос белого человека, и уши белого человека гораздо лучше, чем у индейца, если только этот человек имел достаточно практики. Много раз я проверял это на деле, и всегда оказывалось, что я прав. Впрочем, по-моему, даже самый жалкий бродяга, будь он делавар или гурон, способен отыскать дорогу к хижине и вернуться обратно. А потому, Змей, берись за весло, и желаю тебе удачи.
Лишь только смолк бойкий язык Непоседы, Чингачгук сел в челнок и погрузил весло в воду. Уа-та-Уа, как и подобает индейской девушке, глядела на отъезд воина с безмолвной покорностью, но это не мешало ей чувствовать опасения, свойственные ее полу. В течение всей минувшей ночи, вплоть до того момента, когда они заинтересовались подзорной трубой, Чингачгук обращался со своей невестой с мужественной нежностью, которая сделала бы честь даже человеку с утонченными чувствами. Но теперь малейшие признаки слабости исчезли перед лицом серьезной опасности. Хотя Уа-та-Уа застенчиво старалась заглянуть ему в глаза, когда челнок отделился от борта ковчега, гордость не позволила воину ответить на этот тревожный любящий взгляд.
Серьезность и озабоченность делавара вполне соответствовали тем обстоятельствам, при которых он пускался в свое предприятие. Если враги действительно завладели «замком», то делавару пришлось бы плыть под самыми дулами их ружей и без всяких прикрытий, играющих такую большую роль в индейской военной тактике. Словом, предприятие было чрезвычайно опасное, и, если бы здесь находился его друг Зверобой или если бы Змей имел за плечами десятилетний военный опыт, он ни за что бы не отважился на такую рискованную попытку. Выгоды, которые можно было получить, отнюдь не уравновешивали опасности. Но гордость индейского вождя была возбуждена соперничеством с белыми. Индейское понятие о мужском достоинстве помешало делавару бросить прощальный взгляд на Уа-та-Уа, однако ее присутствие, по всей вероятности, в значительной мере повлияло на его решение.
Чингачгук смело греб прямо к «замку», не спуская глаз с многочисленных бойниц, проделанных в стенах здания. Каждую секунду он ждал, что увидит высунувшееся наружу ружейное дуло или услышит сухой треск выстрела. Но ему удалось благополучно добраться до свай. Здесь он очутился в некоторой степени под прикрытием, так как верхняя часть палисада отделяла его от комнат, и возможность нападения значительно уменьшилась. Нос челнока был обращен к северу, когда он достиг свай; мокасин плавал невдалеке. Вместо того чтобы просто подобрать его, делавар медленно проплыл вокруг всей постройки, внимательно осматривая каждый предмет, который мог свидетельствовать о присутствии неприятеля или о совершившемся ночью вторжении. Однако он не заметил ничего подозрительного. Глубокая тишина царила в доме. Ни один запор не сдвинулся со своего места, ни одно окошко не было разбито. Дверь, по-видимому, находилась в том же положении, в каком ее оставил Хаттер, и даже на воротах дока по-прежнему висели все замки. Короче говоря, самый бдительный глаз не обнаружил бы здесь следов вражеского налета, если не считать плавающего мо касина.
