Делавар испытывал некоторое недоумение, не зная, что делать дальше. Проплывая перед фасадом «замка», он уже готов был шагнуть на платформу, припасть глазом к одной из бойниц и посмотреть, что творится внутри. Однако он так на это и не решился. У делавара не было еще опыта в такого рода делах, но он знал так много историй об индейских военных хитростях и с таким страстным интересом слушал рассказы о проделках старых воинов, что не мог совершить в данном случае грубую ошибку, подобно тому как хорошо подготовленный студент, правильно начавший математическую задачу, не может запутаться при ее окончательном решении. Раздумав выходить из челнока, вождь продолжал медленно плыть вокруг палисада. Приблизившись к мокасину с противоположной стороны, он ловким, почти незаметным движением весла перебросил в челнок зловещий предмет. Теперь он мог вернуться, но обратный путь казался еще более опасным, так как взгляд делавара не был уже прикован к бойницам. Если в «замке» действительно кто-нибудь находился, он без труда понял бы, зачем сюда приезжал Чингачгук. Поэтому надо было плыть обратно с совершенно спокойным и уверенным лицом, как будто осмотр рассеял последние подозрения. Итак, индеец начал спокойно грести, направляясь прямо к ковчегу и подавляя желание бросить назад беглый взгляд или ускорить движение весла.
Ни одна любящая жена, воспитанная в самой утонченной и цивилизованной среде, не встречала мужа, возвращавшегося с поля битвы, с таким волнением, с каким Уа-та-Уа глядела, как Великий Змей делаваров невредимый подплывает к ковчегу. Она сдерживала свои чувства, хотя радость сверкала в ее черных глазах и улыбка, освещавшая изящный ротик, говорила языком, хорошо понятным возлюбленному.
— Ну что же, Змей? — крикнул Непоседа. — Какие новости о водяных крысах? Оскалили они зубы, когда ты плыл вокруг их логова?
— Мне там не нравится, — многозначительно ответил делавар. — Слишком тихо, так тихо, что можно видеть тишину.
— Ну, знаешь ли, это совсем по-индейски! Как будто что-нибудь бывает тише полной пустоты! Если у тебя нет лучших доводов, старому Тому остается только поднять парус и позавтракать под своим кровом. Что же стало с мокасином?
— Здесь, — ответил Чингачгук, показывая добытый приз.
Осмотрев мокасин, Уа-та-Уа уверенно заявила, что он сделан гуроном, так как на носке совсем особым образом расположены иглы дикобраза. Хаттер и делавар присоединились к ее мнению. Однако из этого еще не следовало, что владелец мокасина находится в доме. Мокасин мог приплыть и издалека или свалиться с ноги разведчика, который покинул «замок», выполнив данное ему поручение. Короче говоря, мокасин ничего не объяснял, хотя и внушал сильные подозрения.
Однако этого было недостаточно, чтобы заставить Хаттера и Непоседу отказаться от их намерений. Они подняли парус, и ковчег начал приближаться к «замку». Ветер дул по-прежнему очень слабый, и судно двигалось так медленно, что можно было внимательнейшим образом осмотреть постройку снаружи. В ней по-прежнему царила гробовая тишина, и трудно было себе представить, что в доме или поблизости от него скрывается какое-нибудь живое существо.
В отличие от Змея, воображение которого, настроенное индейскими рассказами, готово было видеть нечто искусственное в естественной тишине, оба бледнолицых не замечали ничего угрожающего в спокойствии, свойственном неодушевленным предметам. К тому же весь окрестный пейзаж имел такой мирный, успокоительный характер. День едва начался, и солнце еще не взошло над горизонтом, но небо, воздух, леса и озеро были уже залиты тем мягким светом, который предшествует появлению великого светила. В такие мгновения все видно совершенно отчетливо, воздух приобретает хрустальную прозрачность, и, однако, краски кажутся тусклыми, смягченными, очертания предметов сливаются, и перспективы, как непреложные нравственные истины, открываются без всяких украшений и ложного блеска. Короче говоря, все чувства обретают свою первоначальную ясность и безошибочность, подобно уму, переходящему из мрака сомнений к спокойствию и миру бесспорной очевидности. Однако впечатление, которое подобный пейзаж способен произвести на людей, одаренных нормальным нравственным чувством, как бы не существовало для Хаттера и Непоседы. Но делавар и его невеста, хотя они и привыкли к обаянию утренних сумерек, не оставались безучастными к красоте этого часа. Молодой воин ощутил в душе жажду мира и никогда за всю свою жизнь не помышлял так мало о воинской славе, как в то мгновенье, когда удалился вместе с Уа-та-Уа в каюту, а баржа уже терлась бортом о края платформы. От этих мечтаний его пробудил грубый голос Непоседы, приказывающий спустить парус и привязать ковчег.
Чингачгук повиновался. В то время как он переходил на нос баржи, Непоседа уже стоял на платформе и притопывал ногами, с удовольствием ощущая под собой неподвижный пол. Со своей обычной шумной и бесцеремонной манерой он, кроме того, высказывал этим свое полное презрение ко всему племени гуронов. Хаттер подтянул челнок к носу баржи и собирался снять запоры с ворот, чтобы пробраться внутрь дома. Марч, который вышел на платформу только из-за бессмысленной бравады, толкнул ногой дверь, чтобы испытать ее прочность, а затем присоединился к Хаттеру и стал помогать ему открывать ворота. Читатель должен вспомнить, что подобный способ возвращаться в дом был вызван теми приспособлениями, которыми хозяин заграждал вход в свое жилище, когда оставлял его пустым, и особенно в тех случаях, когда ему грозила какая-нибудь опасность.
Спустившись в челнок, Хаттер сунул конец веревки в руки делавару, велел пришвартовать ковчег к платформе и спустить парус. Однако, вместо того чтобы подчиниться этим распоряжениям, Чингачгук оставил парус полоскаться на мачте и, набросив веревочную петлю на верхушку одной из свай, позволил судну свободно дрейфовать, пока не привел его в такое положение, что к нему можно было подобраться только на лодке или по вершине палисада. Такого рода маневр требовал немалой ловкости, и, во всяком случае, вряд ли его удалось бы проделать перед лицом отважного врага.
Прежде чем Хаттер успел раскрыть ворота дока, ковчег и «замок» очутились на расстоянии десяти-двенадцати футов друг от друга; их разделял частокол из свай. Баржа плотно прижалась к этим сваям, и они образовали нечто вроде бруствера высотой почти в рост человека, прикрывавшего те части судна, которые не были защищены каютой. Делавар был очень доволен этим неожиданно выросшим перед ним оборонительным сооружением. Когда Хаттер ввел наконец свой челнок в ворота дока, молодому воину пришло в голову, что, если бы ему помогал Зверобой, они сумели бы защитить такую позицию от атак самого сильного гарнизона, засевшего в «замке». Даже теперь он чувствовал себя в сравнительной безопасности и уже не испытывал прежней мучительной тревоги за судьбу Уа-та-Уа.
Одного удара веслом было достаточно, чтобы провести челнок от ворот до трапа, находившегося под домом. Здесь Хаттер застал все в полной исправности: ни висячий замок, ни цепь, ни засовы не были повреждены. Старик достал ключ, отомкнул замок, убрал цепь и опустил трап. Непоседа просунул голову в отверстие и, ухватившись руками за край люка, влез в комнату.
Несколько секунд спустя богатырская поступь послышалась в коридоре, разделявшем комнаты отца и дочерей. Тут Непоседа испустил крик торжества.
