В небе арки, а в них – пустота.
И морская трава на подоле,
и плывет, тяжелея от соли,
унесенная морем фата.
Море времени.
Берег пустынный,
короеда следы-письмена.
Стекленеют в деревьях дельфины.
Мел агоний. Руины! Руины!
Одиночество моря и сна…
Джульетта. А людей все больше! В конце концов они заберутся сюда, в гробницу, и влезут ко мне на постель. Что мне споры о любви? Что мне театр? Я хочу любить!
Первый Белый жеребец (входит с мечом). Любить.
Джульетта. Да. Той любовью, что длится один миг.
Первый Белый жеребец. Я ждал тебя в саду.
Джульетта. А надо было в гробнице.
Первый Белый жеребец. Ты такая же сумасшедшая, как была. Джульетта! Когда ты поймешь, как прекрасен день – рассвет, полдень, сумерки!
Джульетта. И ночь.
Первый Белый жеребец. Ночь – это другое. А днем можно развеять тоску, удрать отсюда, из этой холодной мраморной тюрьмы.
Джульетта. Как?
Первый Белый жеребец. Садись на меня!
Джульетта. Зачем?
Первый Белый жеребец. Я тебя умчу.
Джульетта. Куда?
Первый Белый жеребец. Во тьму. Там такие нежные ветви. На кладбище крыльев такая густая бахрома.
Джульетта (задрожав). А что ты мне подаришь?
Первый Белый жеребец. Самое тайное, что есть во тьме.
Джульетта. День?
Первый Белый жеребец. Мох, не видавший света, прикосновенье, что губит крохотные миры.
Джульетта. Разве не ты уверял меня, что нет ничего лучше дня?
Первый Белый жеребец. Чтобы открыть тебе ночь.
Джульетта (в ярости). На что мне ночь, глупый конь? Чему мне учиться у звезд и у пьяниц? Мне нужен крысиный яд, чтобы потравить назойливых посетителей. А крыс я не трону – они мне принесли маленький рояль и щеточку из китайского лака.
Первый Белый жеребец. Джульетта! Ночь – не мгновенье, но мгновенье может длиться всю ночь.
Джульетта (плачет). Довольно. Не хочу тебя больше слушать. Зачем тебе меня увозить? Слово «любовь» – это обман, зеркало, разбитое вдребезги, рябь на воде. А после ты бросишь меня в гробнице, как бросают все и повсюду, да еще уверяют, что никакой любви нет. Я измучилась и встала только затем, чтобы просить помощи. Пусть кто-нибудь выгонит их из моей гробницы – и тех, что разглагольствуют о моем сердце, и их подручных, что раздирают мне рот мраморными пинцетами.
Первый Белый жеребец. День – это призрак.
Джульетта. Я знала женщин, готовых умереть ради солнца.
Первый Белый жеребец. Пойми, один-единственный день, а после – любить! Все ночи, сколько их ни есть – любить.
Джульетта. Так все говорят. Все! Люди, деревья, кони. Я знаю наизусть все, что ты скажешь. Луна потихоньку рушит покинутые дома, подпиливает колонны и дарит червям малюсенькие фонарики, чтоб им было светлее в потемках черешен. Луна сует в окна спален маски болезней, обдает холодом животы беременных, а стоит мне замешкаться, оплетает плечи травой. Не смотри на меня так, конь. Я знаю, что тебя влечет. Когда я была маленькой, в Вероне, я видела коров – таких красивых коров на лугу. А после я видела их на рисунках в книжках и всегда вспоминала, когда шла мимо бойни.
Первый Белый жеребец. Любовь, что длится один только миг.
Джульетта. Да, один миг. И Джульетта совсем другая – живая, веселая, а не та, над которой вьется рой окуляров. Та, что была прежде – в Вероне. (За сценой снова раздаются голоса и звон шпаг.)
Первый Белый жеребец.
Любовь! Любовь!
Улитки, выставившей рожки
у дорожки, рожки, рожки.
Любовь и боль!
Коня, который лижет соль.
(Танцует.)
Джульетта. Вчера их было не меньше сорока, а я спала. Приходили паучихи и дети, а девушка прятала лицо в геранях, потому что ее изнасиловал пес. Но я была безмятежна. Если нимфы говорят о сыре, значит, он сделан из молока сирен или из клевера. Но теперь их четверо, их четверо, этих парней, что хотят приделать мне глиняные орешки и пририсовать чернильные усы.
Первый Белый жеребец.
Любовь! Любовь!
Козла с ослом,
осла – с улиткою, чьи рожки
у дорожки, рожки, рожки.
Любовь! Любовь!
Павлина и Зевса на скотном дворе
и жеребца, что ржет в алтаре.
Джульетта. Четверо парней, слышишь, конь? Всю ночь они орали, но я проснулась, только когда засверкали ножи.
Появляется еще один конь – Вороной. Развевается черный плюмаж. В руке у коня колесо.
Вороной. Говоришь, их четверо? Нет. Весь мир. И земля лилий, и земля семян. Мертвые все спорят, а живые точат ножи. Весь мир!
Первый Белый жеребец. На берегах Мертвого моря зреют прекрасные яблоки из пепла. Прекрасного пепла!
Вороной. Пепел такой свежий, сочный, сладкий. Я с удовольствием ем пепел.
Джульетта. Нет, только не пепел! Не говорите мне о пепле.
Первый Белый жеребец. А я и не говорю о пепле. Я говорю об одной из его форм – о пепельных яблоках.
Вороной. Что есть форма? Тоска по крови.
Джульетта. Смута.
Вороной. Тоска по крови и унылый бег в колесе.
Входят Три Белых жеребца. В руках у них черные лаковые трости.
Три Белых жеребца. Форма – и пепел. Пепел – и форма. Вид и видимость. Зеркало. А тот, кто способен разом покончить, пусть отдаст золотой хлеб.
Джульетта (ломая руки). Форма – и пепел.
Вороной. Да. Тебе известно, как ловко я умею сворачивать шеи голубкам. Скажут «скала», а я знаю, что речь о ветре. Скажут «ветер» – значит, говорят о пустоте. А если уж скажут «пустота», значит, речь о задушенной голубке.
Первый Белый жеребец.
Любовь! Любовь!
Луны к разбитому яйцу,
желтка к луне, луны к белку
и облака – к ее клубку.
Три Белых жеребца (постукивая тростями).
Любовь! Любовь!
Коровьей лепешки – к солнцу и лету,
солнца – к коровьему скелету
и скарабея – к солнцу и свету.
Вороной. Стучите сколько хотите – все равно случится то, что должно случиться. И будьте прокляты! Срам рода человеческого. Из-за вас я чуть не каждый день бегу в лес за смолой, чтоб замазать все щели и восстановить тишину – мое достояние. (Вкрадчиво.) Идем, Джульетта. Я расстелю для тебя льняные простыни. Скоро придет дождь в венке из плюща и омоет небо и стены.
