Мать. Перестань, я сказала. (Останавливается в дверях.) Никого в доме… (Проводит рукой по лицу.) Сын бы ответил. Но сын мой теперь – горстка сухих цветов. Сын мой теперь – отголосок за холмами. (Соседке, с яростью.) Ты замолчишь? Я не хочу слез в моем доме. Твои слезы льются из глаз, а мои, когда останусь одна, хлынут из земли, из моих корней, поднимутся от самых ступней и обожгут, как кровь.
Соседка. Пойдем ко мне, нельзя тебе здесь оставаться.
Мать. Я останусь. Я так хочу. И наконец успокоюсь. Все умерли. Ночью я буду спать, спать, не боясь ни ружья, ни ножа. Другие матери кинутся к окнам, и дождь будет хлестать по лицу, а они – все высматривать в дожде своих сыновей. Я не проснусь. Сон мой смерзнется мраморной голубкой и снежными цветами окропит могилы. Нет, не могилы, не могилы! Земля, колыбель земная приняла их и колышет в небе.
Входит Женщина в трауре. Сделав несколько шагов, останавливается и преклоняет колени.
Мать (соседке). Довольно! Вытри слезы. Страшные дни впереди. И я никого не хочу видеть. Никого. Земля и я. Мои слезы и я. И эти четыре стены. Ай! Ай! (Садится и смолкает, оцепенев.)
Соседка. Себя пожалей!
Мать (вскинув голову). Я должна держаться достойно. Придут люди. Я не хочу, чтоб они видели мою нищету. Я нищенка! Женщина, у которой нет даже сына, чтобы прижаться губами!
Входит Невеста в черном плаще. Она без венка.
Соседка (увидев Невесту, в негодовании). Ты?
Невеста. Я.
Мать (соседке). Кто это?
Соседка. Не узнаешь?
Мать. Узнала. Потому и спрашиваю. Но лучше бы не узнавать: не впилась бы зубами в горло! (В ярости кидается к Невесте, но вдруг останавливается.) Погляди! Она пришла сюда, она плачет, а я спокойна, я не вырвала ей глаза! Что со мной? Или я не любила сына? А честь? Где твоя честь? (Бьет Невесту. Та падает.)
Соседка. Ради бога! (Пытается оттащить ее.)
Невеста (соседке). Оставь ее! Пусть убьет меня – пусть меня похоронят рядом с ним. Я за этим пришла. (Матери.) Но не рукой бей, а железным крюком, серпом бей, пока не сломается, да посильнее, чтоб кости захрустели! (Соседке.) Оставь ее! И пусть она знает: я чиста, пускай безумна, но чиста. Такой и сойду в могилу. Знай, никто, ни один мужчина не видел белизну моей груди.
Мать. Молчи! Что мне до того?
Невеста. Да, я бежала с другим. (С тоской.) И ты бы тоже – ты бы тоже бежала! Огонь жег меня, язвы разъедали мне тело и душу, и от сына твоего – водяной струйки – я ждала детей, силы, земли, а тот, другой – темный поток, уносящий ветви, настигал меня шелестом тростников, рокотом вод. Я шла к твоему сыну – холодному ручью, – но тот, другой, насылал стаи птиц, и они не пускали меня, и осыпали инеем мои раны, раны бедной отцветшей девушки, иссушенной огнем. Я не хотела! Ты слышишь? Я не хотела! Я выбрала твоего сына, я не обманывала его, но руки другого подхватили меня, как штормовые волны, и я покорилась. Не могло быть иначе. Не могло! Я покорилась бы, даже если б успела состариться, даже если бы все дети твоего сына вцепились мне в волосы.
Входит Соседка.
Мать. Не ее вина! И не моя. (С горечью.) Так чья же? Никчемна та женщина, что бросает свадебный венок и цепляется за край постели, которую согрела другая.
Невеста. Молчи. Я пришла к тебе – так отомсти. Погляди, у меня тонкая шея – лилию в саду, и ту сломать труднее. Отомсти, но не говори таких слов. Я чиста, чиста, как новорожденная. И я сумею доказать. Зажги свечи. Поднесем руки к огню, ты – за сына, я – за свою честь… Ты отдернешь первой.
Входит другая Соседка.
Мать. Что мне твоя честь? Что мне твоя смерть? Что мне вся суета земная? Благословенна рожь – под ней мои сыновья. Благословен дождь – он омывает мертвых. Благословен Бог, ибо с ними нас упокоит.
Входит третья Соседка.
Невеста. Позволь мне плакать с тобой.
Мать. Плачь. Но у двери.
Входит Девочка. Невеста стоит у двери, Мать – на середине сцены.
Жена (войдя, останавливается слева)
Был ты статный наездник,
стал ты скошенным лугом.
Кочевал ты горами
по торгам и подругам.
Лунный мох теперь чахнет
на лице твоем смуглом.
Мать.
Материнский подсолнух,
мое солнце земное!
Принесут тебе шелку,
чтобы лег пеленою,
горький цвет олеандра
для креста в изголовьи,
и плакучую воду
вложат в руки сыновьи.
Жена.
Этот груз не по силам
четверым, молодым и красивым.
Невеста.
Это смерть издалече
несут их усталые плечи.
Мать.
Ах, подруги…
Девочка (в дверях).
Заносят обоих.
Мать.
Все едино.
Все кончено. Крест.
Женщины.
Слаще терний
и креста
имя сладкое
Христа.
Невеста.
Помоги Он мертвым и живым.
Мать.
Нож, родные,
неприметный ножик
в день и час, загаданный судьбою,
двух мужчин, загубленных любовью,
свел между собою.
В ширину ладони
этот ножик,
но в живое тело,
ледяной пронизывая дрожью,
входит до предела,
до того последнего предела,
где, как повилика,
сплетены слепые наши корни
сердцевиной крика.
Невеста.
Этот ножик
соскользнет с ладони
змейкой в поле,
рыбкою в затоне,
но в ночи, загаданной судьбою,
во втором часу, на дне лощины
в мох зарылись восковыми ртами
гордые мужчины.
Мать.
И всего-то в ширину ладони,
но в живое тело
острие, пронизывая дрожью,
входит до предела,
до того последнего предела,
где темно и дико,
сплетены слепые наши корни
сердцевиной крика.
Женщины, стоя на коленях, рыдают.
Занавес.
Конец трагедии.
