Вторая. Ну да.
Йерма. А зовут ее как?
Вторая. Долорес. Тебе зачем?
Йерма. Просто.
Вторая. Просто не бывает.
Йерма. Я так спросила… Сама не знаю…
Вторая. Тебе видней… Понесу обед мужу. (Смеется.) Куда денешься? А хорошо бы – дружку! (Смеется.) Ну, я пошла. (Уходит, смеясь.) Унесло шалую! Прощай!
Голос Виктора (поет).
Зачем один ты спишь, пастух?
Зачем один ты спишь, пастух?
Под пеленой моих волос
теплей и слаще бы спалось.
Зачем один ты спишь, пастух?
Йерма (вслушивается).
Зачем один ты спишь, пастух?
Под пеленой моих волос
теплей и слаще бы спалось.
Тебе постелью мерзлый мох,
пастух,
а изголовьем валуны,
пастух,
и как седой бурьян зимы
твои неласковые сны.
Тебе постель застелет терн,
пастух,
укроет иней в холода,
пастух,
если слышно женский смех —
то плачет в наледи вода.
Пастух, пастух.
Зачем ты каменной горе,
пастух?
Гора-вдова, полынь-трава,
пастушья кровь тебе не впрок!
Одно родишь – колючий дрок!
Йерма хочет уйти, но сталкивается с Виктором.
Виктор (обрадованный). Что там за красавица спешит?
Йерма. Это ты пел?
Виктор. Я.
Йерма. Как хорошо. Никогда тебя не слышала.
Виктор. Разве?
Йерма. И какой сильный голос. Будто ключ из горла бьет.
Виктор. Я веселый.
Йерма. Знаю.
Виктор. А ты вот безрадостная.
Йерма. Я не безрадостная. Да радоваться нечему.
Виктор. Муж-то еще безрадостней.
Йерма. Это правда. Очерствел он.
Виктор. Сроду такой. (Молчание. Йерма садится.) Обед ему несешь?
Йерма. Да. (Глядит на Виктора. Молчание.) Что это у тебя?
Виктор. Где?
Йерма (встает и подходит к нему). Здесь… на щеке. Как ожог.
Виктор. Не знаю.
Йерма. Мне показалось.
В воздухе повисает молчание.
Виктор. Солнце слепит.
Йерма. Да, солнце.
Молчание сгущается, и без единого жеста между ними начинается незримая борьба.
Йерма (вздрагивая). Слышишь?
Виктор. Нет.
Йерма. Ты слышишь, плачет?
Виктор (прислушивается). Тихо.
Йерма. Ну как же? Ребенок плачет.
Виктор. Разве?
Йерма. Где-то близко. И так жалобно, взахлеб.
Виктор. Здесь полно детей – за яблоками лазят.
Йерма. Нет. Это маленький плачет.
Молчание.
Виктор. Ничего не слышу.
Йерма. Видно, опять почудилось.
Пристально смотрит на него; Виктор смотрит таким же взглядом и медленно отводит его, словно пугаясь. Входит Хуан.
Хуан. Ты еще здесь?
Йерма. Мы разговаривали.
Виктор. Я пошел. (Уходит.)
Хуан. Тебе давно пора дома быть!
Йерма. Задержалась.
Хуан. Не с чего было.
Йерма. Птицы пели.
Хуан. Наслушалась? Теперь начнется!
Йерма (резко). О чем ты, Хуан?
Хуан. О людях, не о тебе.
Йерма. Чтоб им пусто было, этим людям!
Хуан. Не ругайся. Не к лицу женщине.
Йерма. Это я – женщина?
Хуан. После поговорим. Ступай домой.
Молчание.
Йерма. Иду. Когда тебя ждать?
Хуан. Не жди. Мне всю ночь поливать. Мой черед – до зари, а воды мало, да и ту гляди разворуют. Ложись и спи.
Йерма (с надрывом). Лягу! (Уходит.)
Занавес.
Действие второе
Картина первая
Горный ручей, где на камнях, там и сям, стирают и поют крестьянки. Занавес поднимается под песню.
В ручье твой пояс мою,
блестит как рыбка.
Жасмин на солнцепеке —
твоя улыбка.
Первая. Не люблю я пересуды.
Третья. Не с нас повелось.
Четвертая. А чем это плохо?
Пятая. Доброе имя даром не дается!
Четвертая.
Тмин я посадила,
тмину и расти.
У кого нет чести,
тот и не в чести.
Смеются.
Пятая. О том и речь.
Первая. Болтают, чего не знают.
Четвертая. Знаем одно – к мужу сестры перебрались.
Пятая. Эти безмужние?
Четвертая. Они. Раньше церковь стерегли, а теперь невестку. Не ужилась бы я с ними.
Первая. Что так?
Четвертая. Жуть от них берет. Только гляну, могильные лопухи мерещатся. Обе они как восковые. Тихие да въедливые. Должно быть, и жарят на лампадном масле.
Третья. Насовсем перебрались?
Четвертая. Вчера еще. А он опять в поле ночует.
Первая. Сказали бы толком, что стряслось?
Пятая. Позапрошлую ночь она до рассвета на пороге просидела. В такой-то холод!
Первая. Да с какой стати?
Четвертая. Дома не сидится.
Пятая. У этих яловых вечно так. Чем кружева плести да варенье варить, то на крышу лезут, то разуются да по речке бродят.
Первая. Что ты взъелась? Нет детей, так не ее вина.
Четвертая. Захочешь – родишь. Это привередницам, бездельницам балованным, неохота брюхатеть.
