— А ты не станешь слишком благонравной, чтобы шутить и веселиться?
— Нет. Я буду веселее, чем была, ведь теперь я иду своей дорогой.
— И ты не станешь слишком важничать и позволишь мне покупать для тебя платья?
— На самом деле я собираюсь покупать их самостоятельно. Ты пойдешь со мной, если захочешь. Но никто не угодит мне так, как я сама.
— О! Я боялась, что ты начнешь одеваться в коричневые и серые цвета, чтобы не было видно грязи, которую ты непременно соберешь в тех местах. Я рада, что ты собираешься сохранить привязанность к некоторым суетным предметам роскоши, как в былые времена.
— Я останусь прежней, Эдит, насколько вы с тетей способны себе это представить. Только раз у меня нет ни мужа, ни ребенка, чтобы исполнять свои природные обязанности, я должна кем-то стать, а не только заказывать платья.
На семейном совете, состоявшем из Эдит, ее матери и мужа, было решено, что, возможно, все эти желания только больше привяжут Маргарет к Генри Ленноксу. Они удерживали ее подальше от тех друзей, у которых могли оказаться подходящие для женитьбы сыновья или братья. Было отмечено, что ни в каком другом обществе она не находит такого удовольствия, какое испытывает в обществе Генри, принадлежавшего их собственной семье. Других поклонников, привлеченных ее красотой или молвой о богатстве, отталкивала ее неосознанно пренебрежительная улыбка, и они обращали свои взоры на других красавиц, менее привередливых, или наследниц с большим состоянием. Между Генри и Маргарет постепенно установились более близкие отношения, но ни он, ни она не допускали ни малейшего намека на развитие этих отношений.
ГЛАВА L
ПЕРЕМЕНЫ В МИЛТОНЕ
Так идем мы вверх, вверх, вверх.
А так идем мы вниз, вниз, вниз!
Детская песенка
Тем временем в Милтоне дымили трубы, а непрерывный гул, мощный стук и головокружительное вращение машин постоянно соперничали друг с другом. Бесчувственными и бесцельными оставались только дерево, железо и пар, занятые бесконечным трудом. Но выносливость их монотонной работы соперничала с неутомимой стойкостью сильных людей, которые осознанно и целенаправленно были заняты бесконечными поисками… Чего? На улицах было мало праздношатающихся людей, никто не гулял просто ради удовольствия. Лица выражали сосредоточенность и беспокойство. Новостей искали с пылкой жадностью. Люди отталкивали друг друга на рынке и на бирже, как они это делали в жизни, охваченные эгоизмом соперничества. Над городом нависло уныние. Покупателей приезжало мало, а на тех, кто приезжал, продавцы смотрели с подозрением. Кредит был ненадежен, и даже у самых стойких состояния могли пострадать из-за банкротства транспортных компаний в близлежащем порту. До сих пор в Милтоне не было случаев банкротства, но из-за безмерных спекуляций, которые, как выяснилось, закончились неудачей в Америке и даже в Англии, стало известно, что некоторые торговые дома в Милтоне должны понести большие убытки, поэтому каждый день на лицах людей читался вопрос: «Что нового? Кто разорен? Как это коснется меня?» И если двое или трое собирались вместе, они скорее обсуждали имена тех, кто оставался на плаву, чем осмеливались намекнуть на тех, кто, по их мнению, был разорен, поскольку даже ленивое дуновение ветерка могло в такие времена послужить причиной падения тех, кто в других обстоятельствах мог бы пережить бурю, — один утопающий тянет за собой других. «Торнтон вне опасности, — говорят они. — У него большое дело, расширяется с каждым годом, при всем уме и дерзости он такой предусмотрительный!» Потом один отводит другого в сторону и, наклонив голову к уху своего собеседника, говорит: «У Торнтона большое дело, но он тратит всю свою прибыль на его расширение. У него нет отложенного капитала. За эти два года он обновил станки, они обошлись ему… не представляешь во что!.. ты человек умный!» Говоривший, мистер Харрисон, был брюзгой, он унаследовал богатство отца, нажитое торговлей, и боялся его потерять, изменив свои деловые методы на другие, более масштабные. И все же он завидовал каждому пенни, что зарабатывали другие, более смелые и дальновидные.
Но правда состояла в том, что мистер Торнтон испытывал большие затруднения. Он отчетливо сознавал свое самое уязвимое место — гордость за свою безупречную коммерческую репутацию, которую он создал собственным трудом. Хозяин собственной судьбы, он приписывал заслуги не особым достоинствам или собственным качествам, а силе, которую, как он верил, коммерция придает каждому предприимчивому, честному и настойчивому человеку, чтобы тот смог подняться с колен, увидеть и понять великий замысел земных свершений и честно и благоразумно пользоваться большей властью и влиянием, чем позволяет любой другой образ жизни. Повсюду, на Востоке и на Западе, где никто его лично не знал, его имя было уважаемо, его просьбы исполнялись, а его слово ценилось на вес золота. Именно эту цель поставил когда-то перед собой мистер Торнтон, начиная жизнь коммерсанта. «Купцы ее были князьями»,
[67]
— прочитала его мать вслух, словно это был звук трубы, призывающий ее мальчика на борьбу. Он, в отличие от многих других — мужчин, женщин и детей, — был обращен вдаль и чужд и закрыт для ближнего окружения. Он добился, чтобы его имя приобрело вес в чужих странах за далекими морями, стал главой фирмы, о которой будет знать не одно поколение. Долгие безмолвные годы ушли у него на то, чтобы достичь первых проблесков нынешнего положения здесь, в его родном городе, на его фабрике, среди его рабочих. И он, и они жили параллельными жизнями — очень близкими, но никогда не пересекающимися — пока случай, или так казалось, не свел мистера Торнтона с Хиггинсом. Однажды столкнувшись лицом к лицу, как мужчина с мужчиной, как личность с личностью, они оба признали, что «в каждом из нас есть душа»,
[68]
что было совсем не в характере как хозяина, так и рабочего. Это было первым шагом. И только теперь, когда опасение утратить отношения, сложившиеся в последнее время между ним и двумя-тремя рабочими, из-за планов — дорогих его сердцу экспериментов, которые так грубо отвергли, даже не испытав, добавляло новых мучений тому едва уловимому страху, что время от времени охватывал его. Только теперь мистер Торнтон понял, сколь значительную пользу принесло ему его положение, которого он достиг в последнее время, просто потому, что он сблизился с рабочими и обрел такую сильную власть среди породы людей странных, рассудительных и невежественных одновременно, но, помимо всего, обладающих характером и способностью сильно чувствовать.
Мистер Торнтон размышлял над своим положением милтонского промышленника. Забастовка, происшедшая полтора года назад или больше (сейчас стояла поздняя весна с непривычно холодной погодой), та забастовка, случившаяся, когда он был молод (а теперь он стар), помешала ему выполнить несколько крупных заказов. Он вложил большую часть капитала в новые и дорогие станки, а также закупил много хлопка для выполнения заказов по контракту. Мистер Торнтон не смог их выполнить из-за полного отсутствия практического опыта у тех ирландских рабочих, которых он привез. Большая часть продукции была испорчена и непригодна для отправки торговому дому, который гордился тем, что предлагал только превосходный товар. Долгие месяцы затруднений, вызванных забастовкой, стали препятствием на пути мистера Торнтона. И часто, когда его взгляд останавливался на Хиггинсе, он мог гневно заговорить с ним без всякой видимой причины, просто осознавая всю серьезность ущерба, причиненного забастовкой, в которой участвовал Хиггинс. Но когда мистер Торнтон стал замечать свою вспыльчивость, он решил сдерживать гнев. Он бы не почувствовал удовлетворения, если бы стал избегать Хиггинса. Он должен был убедиться, что он хозяин своему собственному гневу, позволив Хиггинсу приходить к нему всякий раз, когда это дозволялось жесткими условиями труда или у мистера Торнтона появлялась свободная минута. И со временем он с удивлением заметил, что его негодование ушло. Как получилось, что два таких человека, как он и Хиггинс, занятые одним и тем же делом, стремившиеся — каждый по-своему — к общей цели, смотрели на положение и обязанности друг друга совершенно по-разному? С тех пор и зародились их взаимоотношения, которые хотя и не смогут предотвратить будущих разногласий во взглядах и поступках, если таковые возникнут, но, во всяком случае, дадут возможность обоим — и хозяину, и рабочему — смотреть друг на друга с большим пониманием и симпатией и относиться друг к другу с большей добротой и терпением. Кроме того, улучшение отношений между мистером Торнтоном и его рабочими выявило их незнание реального положения дел каждой из сторон.
