— Как и я, — ответила Маргарет твердым, решительным голосом. — Верность и покорность прекрасны, когда мы покоряемся мудрости и справедливости. Но достойный человек не станет терпеть деспотичную власть, что действует несправедливо и беспощадно, себе во благо, презирая слабых и беспомощных.
— И все-таки я бы хотела увидеть Фредерика еще раз, только один раз. Он был моим первенцем, Маргарет. — Миссис Хейл говорила тихо и печально, словно извиняясь за свое желание, за то, что она как будто не ценила своего оставшегося ребенка.
Но такая мысль даже не приходила в голову Маргарет. Она просто думала о том, как исполнить желание матери.
— Это случилось шесть или семь лет назад. Они все еще будут преследовать его, мама? Если бы он приехал и предстал перед судом, каким бы было наказание? Конечно же, он может привести доказательства, что его спровоцировали.
— Это не принесло бы пользы, — ответила миссис Хейл, — некоторые матросы, которые поддержали Фредерика, были схвачены, и на борту «Амисии» состоялся военный трибунал. Я полагаю, они сказали все, что могли, в свою защиту, бедняги, потому что это подтверждало историю Фредерика, но все было бесполезно. — И впервые за время разговора миссис Хейл заплакала.
Маргарет было страшно задавать новые вопросы, и все же она спросила:
— Что с ними случилось, мама?
— Их повесили на нок-рее, — ответила миссис Хейл строго. — А хуже всего был суд, приговоривший их к смерти и утверждавший, что они сами виноваты и что их ввели в заблуждение старшие офицеры.
Они долго молчали.
— И Фредерик был в Южной Америке много лет, не так ли?
— Да. А теперь он в Испании. В Кадисе или где-то рядом. Если он приедет в Англию, его повесят. Я никогда не увижу его, потому что, если он приедет в Англию, его казнят.
Маргарет не знала, что сказать в утешение. Миссис Хейл повернулась к стене и лежала неподвижно, позволив отчаянию завладеть ее душой. Не было слов, чтобы успокоить ее. Она вырвала свою руку из руки Маргарет нетерпеливо, как будто больше всего на свете хотела остаться в одиночестве, наедине с воспоминаниями о сыне. Когда пришел мистер Хейл, Маргарет вышла, подавленная унынием, не видя вокруг ни проблеска надежды.
ГЛАВА XV
ХОЗЯЕВА И РАБОЧИЕ
Мысль сражается с мыслью. Искра правды
Возникает в столкновении меча и щита.
В. С. Лэндор
— Маргарет, — сказал мистер Хейл на следующий день, — мы должны нанести миссис Торнтон ответный визит. Твоя мама не очень хорошо себя чувствует и считает, что не сможет идти так далеко. Но мы с тобой сходим к Торнтонам сегодня днем.
По дороге мистер Хейл спросил с плохо скрываемым беспокойством:
— Ты советовалась с врачом, Маргарет? Ты посылала за ним?
— Нет, папа, ведь ты хотел позвать его для меня, а сейчас я чувствую себя хорошо. Но если бы я знала в этом городе хоть одного хорошего доктора, я бы сегодня же попросила его прийти к нам, потому что уверена, что мама серьезно больна.
Она высказала правду так откровенно и решительно, потому что опасалась, что отец снова постарается отбросить в сторону пугающую его мысль. Но сейчас все изменилось. В голосе мистера Хейла звучала затаенная боль:
— Ты думаешь, она скрывает свою болезнь? Ты думаешь, она всерьез больна? Диксон что-нибудь сказала? О Маргарет! Мне не дает покоя мысль, что наш приезд в Милтон убивает ее. Моя бедная Мария!
— Ах, папа! Не нужно так думать, — ответила Маргарет, потрясенная его словами. — Она не очень хорошо себя чувствует, вот и все. Многие люди плохо себя чувствуют временами, а рекомендации хорошего врача помогут ей поправиться и укрепить здоровье.
— Но Диксон говорила что-нибудь?
— Нет, ты же знаешь, Диксон любит сделать тайну из пустяка. Она всего лишь говорила, что ничего не знает о болезни мамы, что сильно меня встревожило, вот и все. Полагаю, мои страхи были безосновательны. Ты же недаром называешь меня впечатлительной.
— Я надеюсь и верю тебе. Но не думай о том, что я тогда сказал. Мне нравится, что ты сильно беспокоишься о здоровье мамы. Не бойся рассказывать мне о своих подозрениях. Я рад, что ты так откровенна со мной, хотя, надо признаться, я был обеспокоен. Но мы попросим миссис Торнтон посоветовать нам какого-нибудь хорошего доктора. Мы не будем тратиться на кого попало, а только на самого лучшего доктора. Стой, здесь нам нужно повернуть.
Улица, которая открылась их глазам, казалась совсем не подходящей для внушительного особняка богатых промышленников. Глядя на мистера Торнтона, Маргарет не могла себе представить, в каком доме он живет. Но она неосознанно предполагала, что высокая, крупная, красиво одетая миссис Торнтон должна жить в большом и красивом доме. Но Мальборо-стрит состояла из длинного ряда небольших строений, стоявших вдоль глухой стены.
— Он сказал мне, что живет на Мальборо-стрит, я уверен, — сказал мистер Хейл озадаченно.
— Возможно, он до сих пор придерживается экономии и живет в очень маленьком доме. Но здесь много народу, позволь мне спросить у них.
Она спросила прохожего, и ей сказали, что мистер Торнтон живет рядом с фабрикой, а вход на фабрику находится в конце длинной глухой стены, которую они заметили.
Дверь сторожки напоминала обычную садовую калитку. Рядом находились огромные закрытые ворота для телег и фургонов. Сторож впустил их в большой продолговатый двор, с одной стороны которого были конторы, а с другой — огромное фабричное здание со множеством окон, откуда доносился монотонный лязг машин и долгий протяжный рев парового двигателя, такой громкий, что оглушал живущих по соседству. В глубине двора стоял прекрасный каменный дом, местами кладка почернела от дыма, но окна и ступени были тщательно вычищены. Вероятно, этот дом был построен пятьдесят или шестьдесят лет назад. Множество длинных, узких окон, пролеты лестницы с обеих сторон от входной двери, огражденные перилами, — все свидетельствовало об этой дате постройки. Маргарет только удивлялась, почему люди, которые могли позволить себе жить в таком хорошем доме и содержать его в таком порядке, не предпочли поселиться в коттедже в деревне или даже в пригороде, где не было слышно шума фабрики. Непривычная к такому шуму, Маргарет едва различала голос отца, стоя на ступеньках у входа и ожидая, когда откроют дверь. Двор, огороженный глухой стеной с огромными воротами, — такой мрачный пейзаж открывался из окон гостиной. Таким его увидела Маргарет, когда они с отцом поднялись по старинной лестнице и прошли в гостиную. Здесь никого не было. Казалось, что в комнату никто не наведывался с того самого дня, когда в ней с такой заботой расставили мебель, как будто дом вскоре после окончательной отделки был погребен под лавой и обнаружен только тысячу лет спустя. Розовые с позолотой обои; светлый ковер с орнаментом из цветочных букетов посередине был бережно покрыт льняной тканью. Кружевные шторы на окнах, тканые или вязаные накидки на стульях и диванах. Повсюду гипсовые фигурки, предохраняемые от пыли стеклянными колпаками. В центре комнаты, прямо под люстрой, стоял большой круглый стол, на полированной поверхности которого через равные промежутки по окружности лежали книги в красивых переплетах, будто яркоокрашенные спицы колеса. Все отражало свет, ничто не поглощало его. Сверкающая, блестящая, очень пестрая комната так неприятно поразила Маргарет, что она едва заметила необычную чистоту, царившую здесь и, вероятно, требовавшую для своего поддержания титанических усилий — особенно если учесть, сколь задымленным был здешний воздух. Куда бы она ни посмотрела, все свидетельствовало о заботе и труде, но не для удобства, не ради мирных домашних занятий, а исключительно для того, чтобы оберегать дорогие украшения от пыли и копоти.
