— Рабочие действительно оставили станки? — спросила миссис Торнтон, проявляя живой интерес.
— Люди Хэмпера бастуют. Мои доработают эту неделю, так как боятся штрафа за разрыв контракта, который я подписал с каждым из них.
— Убытки окажутся больше, чем стоят сами рабочие. Неблагодарный сброд! — ответила его мать.
— Несомненно. Но я покажу им, как я держу свое слово и как, я полагаю, они должны держать свое. К тому времени они будут знать мое решение. Люди Сликсона ушли, вполне уверенные, что он не станет их штрафовать. Мы на грани забастовки, мама.
— Я надеюсь, что в производстве не так много заказов.
— Само собой. И они это знают. Но они не все понимают, хотя думают, что понимают.
— Что ты имеешь в виду, Джон?
Принесли свечи, Фанни занялась своей бесконечной вышивкой, над которой она зевала, время от времени откидываясь на спинку стула и глядя в пустоту.
— Ну, — продолжил он, — американцы активно продвигают свою пряжу на мировой рынок, так что у нас только один шанс — выпускать ее по более низким ценам. Если мы этого не сделаем, можно сразу закрываться, не то рабочие и хозяева вместе окажутся на улице. И все же эти глупцы требуют, чтобы мы вернулись к ценам трехлетней давности, — некоторые из их лидеров ссылаются теперь на цены Дикинсона, — хотя они, так же как и мы, знают, что если учесть все придуманные Дикинсоном штрафы, то их жалованье станет меньше, чем наше. Честное слово, мама, я бы хотел, чтобы старые законы против рабочих союзов были в силе. Ужасно думать, что наши глупцы — невежественные упрямцы — объединяются для того, чтобы управлять богатством тех, кто отдает делу всю мудрость, знания и опыт, кто ночей не спит ради общего блага. Они полагают, нам следует пойти подобострастно и кротко просить руководителя союза ткачей быть таким добрым и предоставить нам работников по их же собственной цене. У них не хватает здравого смысла понять, что если мы не получим достаточно прибыли, чтобы компенсировать наши убытки здесь, в Англии, тогда нам придется перебираться в какую-то другую страну. И что из-за внутренней и иностранной конкуренции никто из нас, похоже, такой прибыли теперь не заработает. Мы можем быть благодарны, если получим ее через несколько лет.
— А ты не можешь привезти людей из Ирландии? Я бы не держала таких рабочих и дня. Я бы проучила их, если бы была хозяином и могла нанимать тех, кто мне нравится.
— Да! Я так и сделаю, если забастовка затянется. Будут проблемы и расходы, и, боюсь, будет опасно. Но я скорее привезу ирландцев, чем уступлю.
— Для этого понадобятся дополнительные средства. Я сожалею, что мы устраиваем прием в этот раз.
— Как и я, но не из-за расходов, а потому, что мне приходится много об этом думать и совершать много непредвиденных визитов. Но нам нужно пригласить мистера Хорсфолла, он ненадолго приехал в Милтон. Что касается остальных, мы обязаны пригласить их, хотя от них только сплошные хлопоты.
Он продолжил беспокойно ходить по комнате, больше не говоря ни слова, но время от времени глубоко вздыхая, будто пытаясь избавиться от каких-то беспокойных мыслей. Фанни задавала матери бесчисленные, ничего не значащие вопросы, далекие от того, что сейчас больше всего волновало миссис Торнтон. Поэтому в ответ на свои вопросы Фанни получала весьма немногословные ответы. Она была рада, когда в десять часов слуги собрались на молитву. Ее мать всегда читала молитву и главу из Библии. Когда молитвенные чтения закончились, миссис Торнтон пожелала сыну доброй ночи, посмотрев на него долгим пристальным взглядом, в котором не было нежности, что наполняла ее сердце, но было благословение. Мистер Торнтон продолжил свою прогулку по комнате. Все его деловые планы оказывались под угрозой из-за надвигавшейся забастовки. Перспективы, ради осуществления которых он потратил много беспокойных часов, теперь превратились в ничто из-за дурацкого недомыслия, которое больше скажется на самих рабочих, чем на нем. Но предотвратить вред, каковой они сами себе наносят, не может никто. И они еще считают себя вправе указывать хозяевам, как распоряжаться капиталом! Хэмпер сказал, что если разорится из-за забастовки, то начнет жизнь снова и тогда его единственным утешением будет мысль, что те, кто довел его до этого, находятся в худшем положении, чем он сам. У него есть и руки, и голова, а у них — только руки. И если они всполошили рынок, то все последствия обрушатся на них же. Но эта мысль не утешала мистера Торнтона. Месть не доставит ему удовольствия. Он ценил положение, которое заработал собственным трудом и потом, и особенно остро чувствовал, что оно находится под угрозой из-за невежества или недомыслия других, — так остро, что просто не думал о будущем, пока была возможность бороться. Он прохаживался туда-сюда, скрипя зубами. Пробило два часа. Свечи догорали. Он зажег еще одну свечу, бормоча про себя: «Раз и навсегда они узнают, с кем имеют дело. Я даю им две недели, не больше. Если они не исцелятся от приступа сумасшествия к концу этого срока, я привезу рабочих из Ирландии. Я знаю, это дело рук Сликсона, будь он проклят со своими уловками! Он полагал, что у него излишки товара, поэтому он и уступил сначала, когда делегация пришла к нему, чем только укрепил их в их же глупости, чего и намеревался достичь. Вот откуда это пошло».
ГЛАВА XIX
ВИЗИТ АНГЕЛА
Как ангелы в каких-то ярких снах
К душе твоей взывают,
Так мысли странные у нас
Порою возникают.
Генри Воэн
Миссис Хейл была чрезвычайно возбуждена мыслью о предстоящем приеме у Торнтонов. Она вникала во все подробности, как простодушный маленький ребенок, который хочет предугадать все удовольствия заранее. Но монотонность жизни часто превращает больных в детей, они теряют чувство реальности, и каждый из них верит, что стены и занавеси, которые запирают их в замкнутом мирке, скрывают от них нечто большое и чудесное. Кроме этого, миссис Хейл была тщеславна, как девочка. Став женой бедного священника, она не раз была вынуждена смирять свое тщеславие, однако так и не смогла изжить его до конца. Ей нравилось воображать, как Маргарет будет блистать на приеме, и обсуждать все детали туалета с таким беспокойством, что это забавляло Маргарет, привыкшую к изысканному обществу на Харли-стрит. Маргарет чувствовала себя гораздо более спокойно и свободно, готовясь к приему, чем ее мать, проведшая без малого двадцать пять лет в Хелстоне.
— Ты думаешь, что следует надеть белое шелковое платье? Ты уверена, что оно подойдет? Уже почти год, как Эдит вышла замуж!
— О да, мама! Миссис Мюррей сшила его, и, конечно, оно подойдет. Его нужно будет чуть ушить или расставить в талии в зависимости от того, поправилась я или похудела. Но не думаю, что сильно изменилась.
— Пусть лучше Диксон этим займется. Оно могло пожелтеть, пока лежало.
— Как хочешь, мама. На худой конец, у меня есть очень красивое розовое из газа, которое тетя Шоу подарила мне за два-три месяца до свадьбы Эдит. Оно не могло пожелтеть.
— Нет. Но оно могло выцвести.
