— Они думают, что забастовка это исправит? — спросила Маргарет.
— Так они говорят, — ответила Бесси. — Они говорят, что долгое время торговля шла хорошо и хозяева заработали много денег. Сколько — отец не знает, но, конечно, знает Союз рабочих. И, как обычно, им хотелось поделить прибыль, раз еда так дорожает. А союз говорит, что они не будут работать, пока не заставят хозяев отдать им их долю. Но у хозяев есть превосходство, и я боюсь, что они сохранят его и сейчас, и потом. Это похоже на великую битву Армагеддона — они продолжают ухмыляться и сражаться друг с другом, пока в запале своей борьбы не провалятся в преисподнюю.
В этот момент вошел Николас Хиггинс. Услышав последние слова дочери, он тут же сказал:
— Да! И я тоже буду бороться! И добьюсь своего на этот раз! Заставить их сдаться не займет много времени, потому что они опять получили много заказов. И скоро они поймут, что им лучше отдать нам наши пять процентов, чем потерять выгоду. Держитесь, хозяева! Я знаю, кто победит!
Маргарет подумала, что он, должно быть, пьян, не столько из-за его слов, сколько из-за его возбужденного тона. Заметив явное беспокойство Бесси, она утвердилась в своем предположении и поспешила уйти. Бесси сказала ей:
— Двадцать первое — этот четверг. Я приду и посмотрю, как вы оделись на прием к Торнтонам. В какое время обед?
Прежде чем Маргарет смогла ответить, Хиггинс перебил ее:
— К Торнтонам! Вы идете на обед к Торнтонам? Попросите его поднять бокал за выполнение заказов. К двадцать первому, я думаю, он пораскинет мозгами и кое-что поймет. Скажите ему, что семьсот человек придут утром на фабрику Мальборо после того, как он поделится пятью процентами, и помогут ему выполнить его заказы вовремя. Вы всех там увидите. Моего хозяина — Хэмпера. Он из людей старой закалки — так и сыплет ругательствами и проклятиями. Я думаю, он умрет, если поговорит со мной вежливо. «Лает, да не кусает». Вы можете передать ему, что так сказал один из его забастовщиков, если хотите. Да! Но вы увидите многих хозяев фабрик у Торнтонов! Хотел бы я послушать, о чем они говорят, когда сидят после обеда и хвастаются друг перед другом. Я бы высказал им свое мнение. Я бы опять поговорил с ними о том трудном пути, на который они нас отправили!
— До свидания! — сказала Маргарет поспешно. — До свидания, Бесси! Я буду ждать тебя двадцать первого, если ты будешь хорошо себя чувствовать.
Лекарства и лечение, которые доктор Дональдсон назначил миссис Хейл, поначалу принесли ей облегчение, и не только она сама, но и Маргарет начала надеяться, что доктор ошибался и что ее мать сможет постепенно поправиться. Мистер Хейл, не зная основательности их опасений, теперь ликовал и посмеивался над их страхами с явным облегчением, что доказало, насколько он сам был прежде встревожен, хотя и ничем не выдавал этого. Только Диксон продолжала каркать, как всегда. Тем не менее Маргарет, затыкая уши от зловещего карканья, надеялась на лучшее.
Им необходимо было почувствовать в своем доме эту хрупкую надежду, потому что снаружи даже их неопытный взгляд замечал признаки наступления дурных времен. Мистер Хейл познакомился с рабочими и был потрясен их искренними рассказами о каждодневных страданиях. Они бы не стали рассказывать о том, что им приходится выносить, тому, кто мог понять это и без слов. Но сейчас перед ними был человек из далекого графства, и каждый страстно желал видеть в нем беспристрастного судью в давней распре между рабочими и хозяевами. Мистер Хейл с жаром пересказал все эти жалобы мистеру Торнтону, но тот, опираясь на свой опыт и знание экономических принципов, всему нашел разумное объяснение.
Мистер Торнтон говорил, что доход при торговых операциях — величина непостоянная и его падение неминуемо должно привести некоторых хозяев к разорению наравне с рабочими. Для многих это разорение будет окончательным и непоправимым. Он сказал, что в этом случае ни хозяева, ни их рабочие не вправе жаловаться, потому что такова их судьба. Работодатель сворачивает с пути, по которому не может дальше следовать, признавая свою неудачу. Израненный в борьбе, растоптанный своими товарищами в погоне за богатством, встречаемый с пренебрежением там, где раньше его чествовали, он скромно просит у надменного хозяина даровать ему работу. Конечно, говорил мистер Торнтон, подобная судьба может когда-нибудь постигнуть и его самого. И все же он не испытывает сочувствия к тем рабочим, которые не сумели приспособиться к внезапным переменам на рынке и были вынуждены уйти оттуда, где они больше не нужны, и чувствовать, что не смогут отдохнуть в своих могилах, слыша плач своих любимых и родных, оставленных ими без пропитания. Им остается лишь завидовать дикой птице,
[17]
которая может прокормить своих птенцов собственной кровью.
Вся душа Маргарет восставала против его рассуждений. Она едва смогла поблагодарить мистера Торнтона за его доброту, когда он пообещал ей со всей деликатностью и участием любое средство для облегчения болезни миссис Хейл, какое только можно добыть благодаря его состоянию или предусмотрительности его матери. Мысль о том, что ему известна ее тайна и что он, может статься, в душе уже вынес свой безжалостный приговор миссис Хейл, когда она пыталась убедить себя, что все еще, может быть, обойдется, — все это действовало Маргарет на нервы, когда она смотрела на него или слушала его. Почему он оказался единственным человеком, кроме доктора Дональдсона и Диксон, посвященным в эту страшную тайну, которую она хранила в самых темных и потаенных уголках своего сердца, не смея поверить в то, что однажды она будет громко звать свою мать и не услышит ответа из тьмы, где пустота и безмолвие? Да, он все знал. Она прочла это в его сочувствующем взгляде. Она услышала это в мягком и серьезном тоне его голоса. Как примирить эти глаза и этот голос с тем жестким, черствым и безжалостным тоном, каким он объяснял, что рабочие никого не должны винить в своих страданиях?
Все эти противоречия невыразимо угнетали ее. По большей части из-за того, что она услышала от Бесси. Николас Хиггинс был назначен в комитет Союза рабочих и уверял, что знает секреты, о которых непосвященным неизвестно. Он рассказал об этом более подробно в день накануне приема у Торнтонов, когда Маргарет зашла поговорить с Бесси и услышала, как Хиггинс спорит с Баучером, тем самым соседом, о котором она так часто слышала. Хиггинс считал Баучера неумелым работником и сочувствовал ему и его семье, но в то же время его самого, человека энергичного и оптимистичного от природы, бесил недостаток силы духа у соседа. Когда Маргарет вошла, было очевидно, что Хиггинс очень зол. Баучер стоял, опираясь руками о каминную полку, и, раскачиваясь, смотрел на огонь с видом безысходности, что раздражало Хиггинса, несмотря на все его сочувствие. Бесси покачивалась в своем кресле, по ее движениям Маргарет догадалась, что та сильно взволнована. Мэри, которая собиралась резать фланель, завязывала шляпку огромным нескладным узлом и громко рыдала, явно расстроенная ссорой отца и Баучера.
