– Спокойно! Банку всё равно пришлось бы разбить. Дайте
какую-нибудь тряпку. И принесите, во что положить. Корзину, что ли. Нет! В
часовне есть серебряное блюдо, так будет почтительней!
Кто-то со всех ног побежал за ворота, кто-то поднял и стал
вытирать голову. Остальные запели псалом.
– Эй, чёрный! За сколько возьмёшься отнести голову к
Змеиному каньону? – вкрадчиво спросил Разис. – Хочешь триста… нет,
пятьсот долларов? Золотом, а?
Рид тронул лошадь, та с неожиданной резвостью прыгнула с
места и отбежала шагов на двадцать.
– Ишь какие хитрые! – крикнул он с безопасного
расстояния. – А если Безголовый меня признает? Я ведь там один чёрный был,
когда его вешали. Хоть и в сторонке стоял, а всё равно… Не соглашусь за все
золото мира! Вам надо, вы и несите.
– Тысяча! – отчаянно воззвали старейшины, но Рид
вместо ответа отъехал ещё на десять шагов и почти растворился во мраке.
Эраст Петрович заколебался. Нечасто можно заработать тысячу
долларов золотом столь необременительным образом: всего лишь совершить
небольшую прогулку (правда, не с самой аппетитной ношей). Но допустимо ли
наживаться на страхе суеверных людей? Вероятно, благородный муж этого бы не
сделал.
Но тут ему пришла в голову идея получше – сам Конфуций вряд
ли нашёл бы в ней что-нибудь предосудительное.
– Господа, если вы накроете этот п-предмет какой-нибудь
салфеткой, я могу отнести его к Змеиному каньону. Денег мне не нужно, но услуга
за услугу. Утром я отправляюсь в экспедицию против бандитов. Мне понадобится
солидное посси — люди, хорошо владеющие оружием. Если бы выдали мне человек
пятнадцать-двадцать…
– Нас двадцать восемь – взрослых мужчин! –
вскричал Разис. – Все пойдём!
Другой поддержал его:
– Можно взять и мальчишек, кому больше пятнадцати, им
это пойдёт на пользу. Тогда наберётся почти сорок всадников!
И можно будет одним выстрелом уложить двух зайцев, подумал
Фандорин. Даже трёх. Спасти девушку, изгнать из долины разбойников, да ещё и
наладить отношения между соседями. Полковник Стар будет доволен.
Но единодушия между старейшинами не было.
– Так ничего не выйдет, – сказал отец молодого
человека, погубленного призраком. – Расколотый Камень к безбожнику не
явится. Да ещё озлится. А расплачиваться придётся нам.
Конец спору положил сам Мороний.
– Мафусаил прав. Негоже нам, людям веры, прибегать к
помощи безбожника. Прав и негр. Нам надо, мы и отнесём.
Перечить апостолу никто не осмелился. Решение было принято.
– Но кто из нас сделает это? – спросил Разис.
И все со страхом посмотрели на голову, лежавшую на большом
серебряном блюде, края которого зловеще поблёскивали в отсветах пламени
кровавыми бликами.
– Я, – коротко сказал Мороний и
перекрестился. – Кто ж ещё?
Эраст Петрович посмотрел на него с уважением. Видно, не зря
селестианцы признали этого седобородого коротышку апостолом и ушли с ним из
обжитых мест за тридевять земель. Так и должен поступать настоящий вождь.
– Если я… если я не вернусь… – Мороний изо всех
сил старался говорить твёрдо. – Кормило примешь ты, Разис. А вы, братья,
поклянитесь слушаться его, как слушались меня.
Остальные смотрели на него с благоговением и лишь низко
поклонились в знак повиновения.
Все вместе они дошли до небольшой дубравы, за которой
простиралось поле, обрывавшееся каньоном. С противоположной его стороны
громоздились скалы, но их вершины терялись в сером полумраке. Рассвет ещё не
наступил, но был близок.
– Вон оно, сухое дерево, – показал Уошингтон Рид.
Шагах в трёхстах чернел какой-то силуэт – там, очевидно, и находился край
каньона.
Бледный и торжественный Мороний стоял навытяжку, держа перед
собою блюдо, на котором темнела оторванная голова. Будто приветственная депутация
с караваем, подумал Фандорин. Только солонки не хватает.
– Главное – молитв не читать и не поминать Имени
Христова, – инструктировал апостола Рид. – Не то он сгинет, не забрав
головы, и назавтра придётся всё сызнова. Донесёте, положите прямо под деревом и
дуйте назад. Можно бегом, это ничего. Ах да, не забудьте сказать: «Брали не мы,
но мы возвращаем».
Мороний рукой отстранил советчика.
– Братья, ружьё! Если что, без боя я не дамся.
Ему подали старинный мушкетон с раструбом на конце дула, и
апостол загнал в ствол огромную серебряную пулю. Руки у него ходили ходуном.
Фандорин лишний раз признал справедливость максимы, гласящей: истинная
храбрость – не бесстрашие, а сопротивление страху.
– Не надо ружья! – взмолился Уош. – Только
хуже будет!
Но апостол его не слушал.
– Сейчас не молитесь, – сказал он братьям на
прощанье. – После помолитесь.
И пошёл в одиночку через поле. Стелющийся над травой туман
поднялся ему сначала до колен, потом до пояса, и казалось, будто он переходит
вброд молочную реку.
– Половину прошёл, – сказал Рид. – Ещё пять
минут, и всё…
– А-а-а! – вскинулся один из старейшин, показывая
куда-то в сторону. – Вон он! Вон он!
Все разом обернулись, раздался общий судорожный вдох.
Сбоку, из темноты, куда отступала ночь, вынесся чёрный
всадник в развевающемся плаще. Он был на могучем пятнистом коне, сам
неестественно огромен, а над широченными плечами ничего – пустота!
Даже Фандорину от такого зрелища стало не по себе,
селестианцы же с воплями и стонами бросились наутёк. Рядом с Эрастом Петровичем
остался лишь Уошингтон Рид.
– Бросай голову, бросай! – заорал он
Моронию. – Бросай, не то пропадёшь!
Апостол обернулся то ли на крик, то ли на топот копыт.
Увидел скачущего прямо на него призрака и замер.
– Не стой! Кинь блюдо и беги! – надрывался Уош.
Апостол метнулся было назад, но безголовый уже отрезал ему
путь к дубраве. Тогда Мороний побежал вперёд, но блюдо по-прежнему держал перед
собой. Про мушкетон с серебряной пулей он, должно быть, забыл.
Эраст Петрович бросился к лошади и рванул из чехла винтовку.
Негр повис у него на руках:
– Вы что?! О ума сошли?!
Да и не было уже времени целиться.
