– В октябре шесть лет, – был ответ.
– Ну вот в-видите…
– Эраст Петрович, милый, славный, – взмолилась
хозяйка, накрыв руку коллежского асессора своей. – Не погубите. Ведь я с
этим вымогателем уже сговорилась! Он просто заберёт моего Буше, и дело с
концом! В этом господине нет ни капли рыцарственности.
– Мой предок был мурза, – весело подтвердил Архип
Гиацинтович. – А у нас в Орде с женщинами разговор короткий.
Зато для Фандорина рыцарство, кажется, было не пустым
звуком. Молодой человек потёр пальцем переносицу и пробормотал:
– Разве что вот… А скажите, г-господин Мустафин, не
приметили ли вы, каков был багаж у француза? Вы ведь, видели, как он уезжал. Уж
верно, там не обошлось без какого-нибудь большого сундука?
Архип Гиацинтович сделал вид, что аплодирует.
– Браво. Спрятал девицу в сундук да вывез? А
добродетельную сестру Полинька опоила какой-нибудь дрянью, отчего Анюта и впала
в нервное расстройство? Остроумно. Только – увы. Никакого сундука не было.
Французик был гол как сокол. Мне вспоминаются какие-то чемоданчики, узелочки,
пара шляпных коробок. Нет, сударь, ваша версия не годится.
Подумав немного, Фандорин спросил:
– Вы совершенно уверены, что княжна не могла
сговориться с караульными или просто подкупить их?
– Абсолютно. Это первое, что проверила полиция.
Странно, но при этих словах коллежский асессор вдруг
сделался мрачен и со вздохом проговорил:
– Тогда ваша история куда сквернее, чем я думал.
И, после непродолжительной паузы, спросил:
– Скажите, не было ли в княжеском доме водопровода?
– Водопровод? В деревне? – удивилась Молли
Сапегина и неуверенно хихикнула, решив, что красивый чиновник пошутил.
Однако Архип Гиацинтович вставил в глаз золотой монокль и
посмотрел на Фандорина очень внимательно, будто только теперь его по-настоящему
заметил.
– Как вы догадались? Представьте, водопровод в усадьбе
был. За год до описываемых событий князь распорядился поставить водокачку и
котельную. И у самого Льва Львовича, и у княжон, и в гостевых покоях имелись
самые настоящие ванные. Но какое это имеет отношение к делу?
– Думаю, что ваш п-парадокс разгадан. – Фандорин
покачал головой. – Только разгадка больно уж неприятная.
– Но как?! Каким образом? Что же произошло? –
раздалось со всех сторон.
– Сейчас расскажу. Только сначала, Лидия Николаевна, я
бы желал дать вашему лакею одно поручение.
И коллежский асессор, совершенно заинтриговав
присутствующих, написал какую-то записку, вручил лакею и тихо проговорил ему
что-то на ухо. Каминные часы пробили полночь, но расходиться никто и не думал.
Все, затаив дыхание, ждали, а Эраст Петрович не спешил начинать демонстрацию
своего аналитического дара. Лидия Николаевна, гордая своим безошибочным чутьём,
которое и на сей раз не подвело её в выборе главного гостя, смотрела на
молодого человека с почти материнским умилением – чиновник особых поручений
имел все шансы стать истинной звездой её салона. То-то обзавидуются Кэти
Полоцкая и Лили Епанчина.
– История, которую вы нам поведали, не столько
т-таинственна, сколько отвратительна, – с гримасой проговорил коллежский
асессор. – Одно из чудовищнейших преступлений страсти, о которых мне
доводилось слышать. Это не исчезновение, а убийство, причём самого худшего,
каинова сорта.
– Вы хотите сказать, что весёлую сестру убила
грустная? – уточнил Сергей Ильич фон Таубе, председатель акцизной палаты.
– Нет, я хочу сказать нечто совершенно
п-противоположное: весёлая Полинька убила грустную Анюту. И это ещё не самое
кошмарное.
– Но позвольте! Как такое возможно? – удивился
Сергей Ильич, а Лидия Николаевна сочла нужным заметить:
– И что может быть кошмарнее, чем убийство собственной
сестры?
Фандорин встал, прошёлся по гостиной.
– Я попробую восстановить последовательность событий,
как они мне представляются. Итак, две скучающие б-барышни. Утекающая меж
пальцев, да, собственно, уже почти и утёкшая жизнь – я имею в виду женскую
жизнь. Праздность. Перебродившие силы души. Неоправдавшиеся надежды.
Мучительные отношения с самодуром-отцом. Наконец, физиологическая фрустрация –
ведь это молодые, здоровые женщины. Ах, прошу прощения…
Поняв, что сказал неприличность, коллежский асессор
смутился, но Лидия Николаевна обошлась без реприманда – очень уж он был мил с
румянцем, вдруг проступившим на белых щеках.
– Даже не берусь представить, сколько всего намешано в
душе д-девушки, оказавшейся в подобном положении, – помолчав, продолжил
Фандорин. – А тут ещё особенность: рядом всё время твоё живое зеркало,
двойняшка-сестра. Вероятно, здесь не могло обойтись без причудливого смешения
любви и ненависти. И вот появляется красивый, молодой мужчина. Он проявляет к
барышням явный интерес – очевидно, небескорыстный, но какая же из девушек об
этом думает? Меж сёстрами неизбежно возникает соперничество, но выбор сделан
б-быстро. До сего момента у Анюты и Полиньки всё было одинаково, всё поровну,
теперь же они оказываются в совершенно разных мирах. Одна счастлива, воскрешена
к жизни и – во всяком случае, по видимости – любима. Другая чувствует себя
отринутой, одинокой и оттого вдвойне несчастной. Счастливая любовь эгоистична.
Для Полиньки наверняка не существовало ничего кроме страсти, накопившейся за
долгие годы затворничества. Это была настоящая, полная жизнь, о которой она так
долго мечтала и на которую уже перестала надеяться. И вдруг всё это оборвалось
в один миг – причём именно т-тогда, когда любовь достигла наивысшей своей
вершины.
Дамы слушали прочувствованную речь писаного красавца как
заворожённые, а Молли Сапегина прижала тонкие пальцы к вырезу платья, да так и
застыла.
– Ужаснее всего то, что виновницей т-трагедии оказалась
родная сестра. Которую, согласимся, тоже можно понять: вынести такое счастье
рядом c собственным несчастьем – на это требуется особый склад души, которым
Анюта явно не обладала. Итак, Полинька, которая только что пребывала в райских
кущах, была низвергнута. Нет на свете зверя опаснее женщины, у которой отняли
любовь! – увлёкшись, воскликнул Эраст Петрович и снова стушевался, ибо эта
сентенция могла оскорбить прекрасную половину присутствующих.
Однако протестов не последовало – все жадно ожидали
продолжения, и Фандорин заговорил в убыстрённом темпе:
