Этот человек произвёл на Фандорина изрядное впечатление. Он
был совсем не похож на стандартное российское превосходительство: ни пышной
растительности на лице, ни чваности в повадке, ни велеречивого краснобайства.
Энергичен, современен, скуп на слова. Даже на визитной карточке ничего лишнего.
Генеральский чин опущен как второстепенность, обозначена лишь должность –
Директор ЦСК (Центрального Статистического Комитета). Фандорин, помнится, ещё
подумал: если у нас дошли до аббревиатур, значит, Россия и в самом деле
устремилась в 20 век, когда все будут решать быстрота и экономичность.
Из доклада и беседы с тайным советником Эраст Петрович
почерпнул множество интереснейших сведений.
Перепись всех подданных великой империи (по очень примерному
расчёту около 100 миллионов душ) будет проведена за один день, 28 января 1897
года. Для того чтобы это титаническое мероприятие прошло успешно, счётчики
предварительно обойдут каждый двор и каждый дом, готовя списки и разъясняя
населению смысл предстоящего события. В этой работе, которая растянется на
несколько недель, примут участие 135 тысяч статистиков и их добровольных
помощников из числа интеллигенции, грамотных крестьян, отставных солдат и
духовенства.
Затем в течение суток переписные листы заполнятся и будут
отправлены в ЦСК. Сей champion прогресса применит для обработки данных новейшую
вычислительную технику. Американские табуляторы Холлерита рассортируют и
сгруппируют сведения о ста миллионах человек по любому из включённых в опрос
признаков: вероисповеданию, полу, возрасту, семейному положению, ремеслу и
прочая, и прочая.
Легко было верить в это торжество прогресса, находясь в
Нью-Йорке, на 15-м этаже небочёса «Баулинг-Грин», где заседал просвещённый
форум, но стоило Эрасту Петровичу на миг прикрыть глаза, воскресить в памяти
просторы отечества, хмурые лица его обитателей, и сразу возникли нешуточные
сомнения. Не прожектёрство, не маниловщина ли?
Он списался со старинным петербургским приятелем, который по
роду службы был осведомлён обо всех важных государственных начинаниях, спросил
его мнения. Получил довольно скептический ответ: да, средства выделены, и
немалые; работа началась и движется полным ходом; перспективы, однако,
сомнительны. Не вполне ясно, как переписывать, скажем, жителей полуразбойничьих
кавказских аулов, или среднеазиатских кочевников, или, того пуще, заволжских да
стерженецких раскольников, для которых всякая инициатива власти – конец света и
пришествие Антихриста.
Прочтя про раскольников, Фандорин окончательно решил, что
должен ехать, причём непременно на русский Север. Захотелось увидеть
собственными глазами, как двадцатый век столкнётся с семнадцатым, как
допетровскую Русь вобьют на холлеритовскую перфокарту. У американской
цивилизации есть ещё одно замечательное изобретение: познавательный туризм.
Вооружившись ваучером от «Кука», разговорником, резиновой ванной и
дезинфицирующими таблетками, любознательные янки бесстрашно штурмуют отроги
Анд, предгорья Килиманджаро и австралийские пустыни. Турист Э.П.Кузнецов
отправился маршрутом не менее экзотичным, но гораздо более комфортным: по
железной дороге из Петербурга через Ярославль в Вологду, оттуда на санях по
гладкому почтовому тракту, да под тёплой медвежьей полостью до уездного
Стерженца, ну а куда дальше – это скажет председатель тамошней статистической
комиссии, к которому у путешественника имелось рекомендательное письмо.
Дон Кихот Стерженецкий
Однако рекомендация (очень солидная, от того самого
приятеля, что принадлежал к числу осведомлённых лиц) не понадобилась. Главный
уездный статистик так обрадовался человеку, приехавшему из столицы, что на
письмо даже не взглянул.
Алоизий Степанович Кохановский и сам всего год как приехал
из Петербурга в эту северную глушь – добровольно, по зову сердца. Был он ещё
очень молод, без конца цитировал Некрасова и всей душой верил, что земству
суждено преобразить Россию.
Город Стерженец был совсем маленький, можно сказать, вовсе и
не город, а среднего размера село. Ни одного каменного здания, церковь, и та
деревянная.
Но сидя в гостях у Кохановского и слушая, как вдохновенно
тот расписывает революционное значение переписи, Эраст Петрович окончательно
уверился, что отстал в своём Массачусетсе от жизни, и что представления о
родной стране пора менять.
– Перепись – первый шаг к цивилизованию не одного
отдельно взятого слоя общества, а всей народной массы! – горячо говорил
статистик, размахивая чайной ложечкой. – Воистину Россия – страна
огромных, неограниченных возможностей. Как здесь можно развернуться, если не
боишься работы! В каком ещё государстве человеку моего возраста доверили бы
дело такого масштаба? Уездище у нас – больше Бельгии. От края до края 500
вёрст. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Распишем, всех распишем!
И крестьян, и язычников, и мнихов по скитам! Каждого человечка, уж будьте
покойны. Размеры, конечно, гигантские плюс адское бездорожье, но и это не беда,
коли с умом взяться. Все деревни по берегам рек стоят, а это, доложу я вам,
очень дельно придумано. Летом нетрудно доплыть на лодке, а зимой вообще красота
– на саночках, как по маслу!
Наблюдать за энтузиастом и его юной женой, заворожённо
внимавшей оратору, было отрадно. Фандорин даже залюбовался Алоизием
Кохановским, который своей худобой, долговязостью и в особенности остроконечной
бородкой был вылитый дон Алонсо Кехана, разве что в пенсне.
– А что старообрядцы? – осторожно спросил гость. –
Не будет ли с ними т-трудностей?
– Это да, – несколько померк стерженецкий
идальго. – Это большая проблема. Завтра намереваюсь отправиться по Выге –
река такая, к Белому морю выходит, близ Усть-Выжска. Но я-то отправляюсь не
вниз, а в верховья. Все наши раскольники живут там… В декабре уже ездил, но не
очень удачно, нужно ещё раз. – Он расстроенно подёргал себя за бородёнку,
однако долго предаваться унынию, видимо, не умел – снова оживился. – Ах,
какие там люди! Золотые сердца! «В рабстве спасённое сердце свободное – золото,
золото сердце народное!» Настоящие былинные персонажи – сплошь Пересветы,
Осляби и Микулы Селяновичи. – Тут Кохановский сконфуженно
улыбнулся. – Правда, я для них – Тугарин-Змей. Ни одного счётчика
завербовать не удалось. Но на сей раз я всё предусмотрел, сами увидите. Вы ведь
говорили, что желаете меня сопровождать?
– Если п-позволите, – поклонился Фандорин. –
Я и мой слуга. Он вас не обременит, совсем напротив.
– Да-да, конечно, очень рад. Я бы и Сонечку взял, она
тоже мечтает, – ласково посмотрел статистик на жену, – да нельзя.
Раскольники не одобрят.
Очкастую, коротко стриженную Сонечку, курившую папиросу за
папиросой, староверы точно бы не одобрили – это было понятно без объяснений.
