– Я скоро… Каких-нибудь полчаса, – блеял наш
клиент, пятясь к двери. – В гостиной сервирован стол. Вино, холодные
закуски. Сядем все вместе, потолкуем, обсудим…
Шмыгнул в коридор и был таков.
Кипя от возмущения, я обернулся к Холмсу и увидел, что тот
беззвучно смеётся.
– Выходит, мы с вами – не самая последняя соломинка
мсье дез Эссара. Вот что значит истинный француз, Уотсон! Никогда не поставит
на одну лошадь.
– Предлагаю вызвать извозчика и ехать в порт, –
сказал я. – Потеря всех банковских накоплений научит этого нахала, как
нужно обходиться с Шерлоком Холмсом. Посмотрим, поможет ли ему какой-то там
американец!
– Эраст Фандорин – не американец, а русский.
– Ещё того лучше. – Я пожал плечами. –
Русский! Могу вообразить, что это за сыщик. Русское преступление века: медведь
украл у боярина бочку водки. Право, Холмс, едемте.
– Ни за что на свете! Теперь стоящая передо мной задача
становится ещё интересней. Фандорин – весьма опытный детектив, я давно слежу за
его успехами. Последние годы он живёт в Америке, провёл несколько любопытнейших
операций. Чего мне больше всего не хватает в детективной работе, это соревнования
интеллектов. С кем прикажете соперничать, с инспектором Лестрейдом? – Он
азартно потёр ладони. – И вы хотите, чтобы я отказался от такого дела! С
одной стороны, хитроумнейший преступник Франции и загаданная им головоломка, с
другой – достойный конкурент! Не будем терять времени. У нас перед Фандориным
преимущество в полчаса. Так давайте им воспользуемся!
И Холмс нырнул в проход.
Я преодолел эту теснину менее проворно, чем он. Мой друг уже
вошёл в библиотеку, а я всё ещё протискивался боком. По стене скребли пуговицы
сюртука, одна вовсе отлетела, и должен признаться, что я не раз помянул
покойного дез Эссара-отца крепким словом.
Но когда я наконец оказался внутри башни, перед моими
глазами предстало зрелище, от которого всё раздражение разом улетучилось.
В первый миг я не успел толком разглядеть убранство круглой
комнаты – лишь заметил, что в камине пылает огонь, а все пространство стен за
исключением оконных проёмов занято, книжными полками. Но я не осматривался по
сторонам. Моим вниманием всецело завладела распростёртая на полу фигура. Это
была картина, которую я не скоро забуду!
Девушка, накрытая лёгким белым покрывалом, была растянута,
будто её собирались подвергнуть казни четвертованием. Устрашающего вида
механизмы с шкивами и поворотными рычагами были установлены у головы и ног
лежащей. К её запястьям и щиколоткам, обмотанным ватой, были прикреплены
верёвки, так что при всём желании она не смогла бы пошевелить ни единым членом.
Шея несчастной была закована в гипс. Всё это до такой степени напоминало
пыточную камеру времён Святой инквизиции, что стоящая рядом медицинская
капельница выглядела вопиющим анахронизмом.
Мисс Эжени, хорошенькая блондинка с очаровательно вздёрнутым
носиком, не могла повернуть головы в нашу сторону и лишь скосила живые карие
глаза. До травмы это, видимо, была очень жизнерадостная и здоровая барышня, с
лица которой не сходил румянец. Но сейчас её щёки были бледны, под глазами
синели тени, и моё сердце сжалось от сострадания.
– Я знаю, вы папины друзья из Лондона! –
воскликнула бедняжка звонким, мелодичным голосом. По-английски она говорила
довольно чисто, разве что с легчайшим пришепётыванием. – Как жаль, что я
не могу встретить новый год вместе с вами. Но вы ведь придёте чокнуться со мной
шампанским? Профессор, всего один глоточек! В честь двадцатого века!
Лишь теперь я взглянул на человека, который поднялся из
кресла нам навстречу.
Доктор Лебрен оказался субъектом довольно неприятной
наружности: худющий, в чёрной академической шапочке, с висячими усами,
крючковатым носом и проваленным ртом.
– Ни в коем случае, – проскрипел он. –
Шампанское! Ещё не хватало. Никаких раздражителей для желудка. Питательный
раствор, который я ввожу вам внутривенно, идеально стимулирует мочевыделение,
но блокирует движения кишечника, которые в вашем положении были бы вредоносны.
Газ, содержащийся в шампанском, может вызвать метеоризм и вспучивание живота.
Не замечая, что Эжени мучительно покраснела, учёный сухарь
проворчал:
– И, кстати говоря, новый век начнётся не сегодня, а
только через год, вот тогда и выпьете шампанского. Если будете меня слушаться.
Он тоже говорил по-английски – очень правильно, но
безжизненно, как докладчики-иностранцы на научных конференциях.
И всё же этот человек ради пациентки не испугался бомбы! До
чего обманчивой бывает внешность, подумал я. Подошёл к самоотверженному
последователю Гиппократа, представился и крепко сжал ему руку, шепнув:
– Я всё знаю и восхищаюсь вами.
– Вы сказали доктор? – спросил он, пожевав тонкими
губами. – Так мы коллеги?
– Я всего лишь скромный практикующий врач, да и то не
слишком усердный, – ответил я. – И всё же буду признателен, если вы
ознакомите меня с вашим диагнозом.
Я отвёл профессора в сторонку, чтобы пациентка не услышала
лишнего. Она, впрочем, была занята – Холмс о чём-то вполголоса её расспрашивал,
присев на корточки.
– Не двигайте мышцами шеи! – недовольно прикрикнул
Лебрен. – Да и голосовые связки без нужды напрягать ни к чему!
– Хорошо, доктор. Я буду делать всё, как вы велите.
Только вылечите меня, – прошептала страдалица, и я несколько раз моргнул,
чтоб отогнать наворачивающиеся слезы.
С подозрением посматривая на Холмса, профессор скороговоркой
и как бы нехотя описал положение дел. Я мало сведущ в нейрофизиологии и, честно
говоря, не очень усердно читаю медицинские журналы. Если б не кое-какие
воспоминания о латыни, чудом сохранившиеся в моей памяти, я бы ничего не понял.
– Травмирован Vertebra cervicalis, подозрение на
трещину в Arcus superior. Хуже всего то, что наблюдается смещение и защемление
Medulla spinalis. Что смог, я сделал. Но две недели полной неподвижности на
l'estrapade
[32]
– так я назвал эту растяжку моей собственной
конструкции – единственный шанс на полное или хотя бы частичное восстановление
двигательной иннервации. Однако при малейшем сотрясении… – Он
многозначительно покачал головой.
– Тетраплегия, коллега? – понимающе кивнул я,
очень, кстати вспомнив термин, обозначающий паралич всех четырёх конечностей.
– Вот именно.
Жалко, Холмс не слышал, как я участвовал в этой учёной
беседе – он всё шептался о чём-то с мисс дез Эссар.
