Третий этаж почти целиком занимали покои мадемуазель дез
Эссар: её девичий будуар, очаровательный кабинетик с детскими фотографиями на
стенах, комната для рукоделия, каморка горничной. Некогда здесь располагались
апартаменты «матушки», поэтому никаких фокусов на третьем этаже не было, за
исключением уже известного нам щелевидного входа в башню, куда дез
Эссар-père некогда ретировался от гнева своей супруги. Зато в цокольном
этаже, куда мы спустились по узкой, крутой лестнице, дух незабвенного «папы»
витал буквально повсюду.
Здесь было темновато, зимний свет едва просачивался в
крохотные, забранные решётками оконца, и хозяин включил электричество.
Известно, что у этого во всех отношениях замечательного способа освещения
имеется один недостаток, который инженеры будущего несомненно сумеют преодолеть
– вследствие перепадов напряжения электричество то и дело мигает. Несколько раз
лампы вообще гасли, тогда дез Эссар начинал суетиться, щёлкать переключателями,
и снова становилось светло. Впрочем и у Холмса, и у Фандорина при себе были
фонарики, так что сыщики не прекращали поиска даже во время этих вынужденных
задержек.
Попробую описать помещения полуподвала по порядку, что не
так просто, ибо там было полным-полно поворотов и закоулков.
Сначала мы попали в небольшую нарядную комнату, сплошь
отделанную дубом – дез Эссар назвал её «органной». В одну из стен действительно
был встроен маленький орган.
– Прекрасный образец салонного позитива, – с видом
знатока сказал Холмс, сначала любовно проведя рукой по лакированной крышке, а
затем открыв её и пробежав пальцами по клавишам. Звук был дребезжащий,
расстроенный, но акустика великолепная – только теперь я заметил, что в комнате
совсем нет окон.
– Я не умею музицировать, зато папа был настоящий
меломан, – объяснил дез Эссар. – Бывало, запрётся здесь и играет,
играет. Тут полная звуковая изоляция, потому что матушка страдала мигренями. А
что, вы полагаете, тайник может находиться здесь?
Он задавал этот вопрос всякий раз, когда кто-нибудь из нас
где-то задерживался.
Я попробовал сдвинуть инструмент с места. Он был встроен в
стену намертво.
На стене в золотой раме висела гравюра: Мефистофель с
глумливой ухмылкой на лице. Я заглянул под картинку, потрогал крюк, на котором
она висела.
Остальные уже проследовали дальше, лишь мистер Сибата
малевал какие-то каракули на рулоне рисовой бумаги.
– Боюсь сьто-нибучь забычь, – пояснил он мне.
За «органной» располагался винный погреб – какой же
французский дом без него?
– Там тоже вино? – показал Фандорин на огромные
дубовые бочки, выложенные у дальней стены.
– Пустые. Боско в них заглядывал. Вы полагаете, их
следовало откатить? Но на них толстый слой непотревоженной пыли!
Мы детально осмотрели котельную, просветив отопительную печь
изнутри.
Исследовали кухню, где в прежние времена был устроен
гидравлический подъёмник, подававший блюда прямо наверх, в столовую. Теперь
механизм («папина гордость») не функционировал.
Чем дальше углублялись мы в подвал, тем запущенней
становились помещения.
В одном была свалена сломанная мебель. В другом – странные
куклы в человеческий рост, с усами из пакли и пуговичными глазами. Они были
набиты ватой, вместо ног – деревянные подставки.
Я приподнял одну из кукол – она оказалась совсем лёгкой.
– Это из папиной гардеробной. Он любил, чтоб сюртуки и
фраки были без единой морщинки. Вы полагаете, куклы могут иметь отношение к
шифру?
От пыли я расчихался.
– Вряд ли, – ответил за меня Холмс. –
Идёмте-идёмте.
Дальше был чулан, где грудой лежали клетки, капканы, а с
крючков свисало множество разнообразных сеток непонятного назначения.
– Всё, что осталось от папиного зверинца, –
печально сказал дез Эссар. – Я уже рассказывал. В парке когда-то был
небольшой зоопарк, где жили звери, лично выловленные папой.
Фандорин поднял с пола мудрёный силок из тонкой шёлковой
нити, который легко поместился у него в кулаке.
– П-превосходная ловушка для кабана. А вот эта для
волка.
– Вы разбираетесь в орудиях лова? – живо спросил
Холмс.
Как хорошо знакома мне эта ревнивая интонация! Я знал, что
мой друг терпеть не может охоту и всё с нею связанное, но ему невыносима сама
мысль о том, что есть области, в которых кто-то разбирается лучше него.
Полагаю, именно в этом следует искать причину столь разносторонней, но
фрагментарной эрудированности Шерлока Холмса.
– Немного, – ответил русский. – В своё время
я участвовал в экспедиции по ловле уссурийского тигра и кое-чему научился у
сибирских з-звероловов.
В глазах Холмса блеснула неподдельная зависть. Я не мог
сдержать улыбки.
– Вы думаете, ключ нужно искать здесь? – Дез Эссар
напряжённо наблюдал, как пальцы Фандорина ловко перебирают ячейки шёлковой
сети.
Но русский покачал головой, и мы тронулись дальше. Он догнал
нас на следующем повороте – у порога большой и в прежние времена, очевидно,
роскошно обставленной комнаты. На полу лежал ветхий ковёр, в углу доживала свой
век вылинявшая оттоманка.
– Здесь папа курил опиум, – чуть смущённо
улыбнулся хозяин. – В его времена это не считалось чем-то
предосудительным. Помните – граф Монте-Кристо, прекрасная Гайде и прочее
подобное. Видите, тут целая коллекция трубок.
Я покосился на Холмса, который с интересом разглядывал
стеклянный стеллаж. Попросив позволения, открыл, подержал на весу персидский
чубук жёлтого дерева.
– Это для особого сорта гашиша, я видел такие в
Кандагаре, – пробормотал он.
– Вы разбираетесь в наркотических веществах? – с
интересом спросил Фандорин, из чего следовало, что он не читал мой «Этюд в
багровых тонах», где я упоминаю о пагубной привычке, от которой мой друг
впоследствии с таким трудом избавился.
Дез Эссар же воскликнул:
– Ага, вам эта комната тоже кажется подозрительной! Я
исследовал её дюйм за дюймом, но ничего не обнаружил!
Но Холмс отмолчался, и мы продолжили осмотр.
Я по-прежнему уделял особое внимание стенам и потолку, благо
в подвале он был низок. Надо сказать, что на лестницах и в коридорах повсюду
была побелка, так что время от времени мне приходилось вытирать пальцы платком.
Однако я неоднократно ловил на себе одобрительный взгляд Холмса, что побуждало
меня продолжать поиски с удвоенным тщанием, Он и сам время от времени
рассматривал фрагменты стены в лупу.
