Вот в чём дело! Японец запирает снаружи ставни. Я вспомнил,
что Фандорин отобрал у дворецкого все ключи. Что задумал русский сыщик?
Заинтригованный, я хотел выйти наружу, но дверь террасы была
закрыта. Ближе всего отсюда был служебный ход, и я поспешил туда, по пути
обратив внимание, что все окна первого этажа наглухо закупорены.
Служебная дверь тоже не отворилась. Тогда я бросился к
главному входу – и на пороге встретил Сибату, который преградил мне путь.
– Очень созярею, – сказал он, учтиво
кланяясь. – Чеперь никто не мозет входить и выходить. Миста Фандорин
сдерар из дома бутырку.
– Что? – поразился я.
– Бутырку. Запертую. Все окна и двери на дзамке.
Остарось торько одно горрысько, – показал он на парадный вход и изобразил,
будто пьёт из горлышка. – Есри зродей Рюпен захочет попасчь внутрь, он
смозет пройти торько тут.
Эта мера показалась мне довольно глупой, но я был не в том
настроении, чтобы подвергать чьи-либо действия критике. Вряд ли в тот миг на
всём белом свете удалось бы найти человека, придерживающегося более низкого
мнения о собственной персоне.
Поэтому я лишь вяло кивнул и попятился.
– Докута Уотсон, – сказал азиат, сияя
улыбкой. – У нас есчь время. Я хочу задавачь вопросы про ритературу.
Мозьно?
Он взял меня под руку и повёл в столовую. Я безвольно
поплёлся за ним и потом битый час отвечал на всякие дурацкие вопросы,
касающиеся писательского ремесла – и всё это под тиканье адской машины! Трудно
вообразить себе что-либо более абсурдное, чем эта сцена. У меня было ощущение,
что мир сошёл с ума, и я вместе с ним.
Но часы на камине пробили восемь раз, и на пороге появилась
фигура Холмса.
– Как вы, Уотсон? – спросил он, с любопытством
поглядев на японца. – Мне снова нужна ваша помощь. Если, конечно, ваше
самочувствие позволяет.
Я так рванулся из-за стола, что опрокинул стул. Должно быть,
нечто в этом роде испытывает приговорённый, которому внезапно объявляют о
помиловании.
– Позволяет! Я прекрасно себя чувствую! Клянусь вам,
Холмс, никогда ещё я не был так полон сил! – сбивчиво говорил я, следуя за
ним по коридору. – Расскажите же, где вы были и что делали всё это время!
Удалось ли вам продвинуться в расследовании?
– Конечно, – спокойно ответил он и сунул мне в
руку какой-то листок. – Сейчас я всё вам расскажу.
Я хотел спросить, что это за бумажка, но получил тычок в
рёбра и поперхнулся. Развернул записку. Она гласила: «Слушайтесь жестов, а не
слов».
Один в столовой я оставался недолго. Вскоре после того как
Уотсон-сенсей и Холмс удалились, вернулся господин. Он сказал: «Всё в порядке»
и протянул к камину озябшие руки.
Я налил ему вина, чтобы он мог согреться и изнутри.
– Ну, что ты думаешь про это дело? – спросил
Фандорин-доно.
Поскольку я ждал этого вопроса, то ответил обстоятельно.
– Очень нехорошая история, господин. Она мне совсем не нравится.
Шерлок Холмс не разрешит хозяину отдать деньги. Честь не позволит великому
сыщику признать своё поражение: Холмс не уйдёт из замка, а это значит, что
Люпен не получит своего выкупа. Следовательно ровно в полночь дом взлетит на
воздух.
Господин кивнул, признавая мою правоту, и это меня
подбодрило. Я продолжил:
– Госпожу Дэзу вынести из башни нельзя, это её погубит.
Мы с вами не сможем оставить бедную девушку, а значит, тоже будем вынуждены
встречать новый год под этой крышей. Иначе мы покроем себя позором, который
отравит нам всю оставшуюся жизнь.
Он снова кивнул. Можно было переходить к выводу.
– Значит, выход у нас только один. За оставшиеся три
часа и сорок семь минут мы должны разгадать секретные письмена и найти бомбу.
Иначе, пленённые собственной честью, мы взорвёмся и не увидим двадцатого века.
А это будет очень жаль. Ведь мы никогда не узнаем, кто из нас прав.
В последнее время мы часто спорили, какой будет жизнь в
двадцатом столетии. У господина предположения относительно будущего оптимистичны,
я же ничего хорошего не жду. Да, люди научатся быстрее передвигаться по земле и
воде, может быть, даже начнут летать по небу. Но все эти изменения затронут
лишь материю. Дух же останется на прежней ступеньке развития, а что тогда проку
от технических новшеств? Они принесут мало добра и очень много зла, ибо опасно
доверять оружие неразумному ребёнку. Но об этом я, пожалуй, напишу другую
книгу. Отвлекаться от повествования – это неправильно.
Закончив безупречную по своей логичности речь, я спросил:
– Мы приняли меры предосторожности, чтобы ограничить
преступнику свободу перемещения. Но мы не можем просто выжидать, это приведёт
нас к гибели. Как вы намерены действовать, господин? Не сомневаюсь, что вы уже
всё придумали. Вы разгадали, что означает «24b, 25b, 18n, 24b,25b,23b, 24b»?
– Признаться, я об этом пока не думал. –
Фандорин-доно отставил бокал. – Наш британский коллега – шахматист, вот
пускай он и ломает себе голову над этой комбинацией. Мы же с тобой займёмся не
комбинацией, а комбинатором. То есть самим мсье Люпеном. Как удачно, что наш
хозяин – сторонник прогресса и дружит с электричеством. Ещё чудеснее, что город
Сен-Мало подсоединился к междугородной телефонной связи. Первым делом я свяжусь
с комиссаром Ганимаром из парижской полиции. Надеюсь, он не забыл услугу,
которую мы ему оказали. Комиссар соединит меня, с дежурным бертильонажного
отдела. Должен же там кто-то дежурить, хоть бы даже и в новогодний вечер?
Поскольку Арсен Люпен бывал под арестом, в картотеке должны храниться его
антропометрические данные. Каким бы виртуозом маскировки человек ни был, но мы
с тобой знаем, что есть черты внешности, которые не изменишь. Например, форму
ушей или цвет радужной оболочки глаз… Второй звонок я сделаю в Лондон,
профессору Смайли. Он домосед и наверняка встречает праздник в кругу семьи.
(Смайли-сенсей – это специалист по болезням нервной системы.
В позапрошлом году он консультировал нас в деле об исчезновении леди
Брокенридж. Как только закончу нынешнюю повесть, обязательно опишу то
расследование, оно было необычным и поучительным. Уже и название придумал:
«Печальная новелла о благородной госпоже, хитроумно погубленной неверным
супругом».)
