– Они означают, что п-преступник хочет увести нас в
сторону от расследования, – преспокойно заявил русский. – Зачем было
вообще давать эту подсказку, задался я вопросом. По-моему, ответ очевиден.
Люпен, конечно, предполагал, что мсье дез Эссар обратится за помощью если не к
полицейским, то к частному детективу. Расчёт шантажиста прост. Времени у сыщика
и так очень мало, а тут оно ещё и будет потрачено на эту ч-чепуху.
– Интереснейшее умозаключение! – Холмс отложил
трубку и изобразил, будто аплодирует. Всерьёз ли он восхищается Фандориным или
иронизирует, мне было непонятно. – Что же вы предлагаете, сэр? Можете ли
вы изложить свой план действий?
– Извольте. Ровно в половине двенадцатого, в
соответствии с условиями Люпена, пятеро мужчин спустятся с парадного крыльца,
сядут в коляску и укатят за ворота. Мисс Эжени останется в башне, мешок с
деньгами – на столе.
Я не удержался от язвительного восклицания:
– Отличный план, ничего не скажешь!
Холмс положил мне руку на запястье:
– Погодите, Уотсон. Мистер Фандорин ещё не закончил.
Из коридора донеслись шаги. Вошёл японец, таща под мышками
два ватных манекена из числа тех, что мы видели в подвале. Громко чихнул и
поставил кукол на пол.
– Уедут п-профессор, мистер Уотсон и Маса. А также два
этих ватных господина. На одного мы наденем мой плащ и цилиндр, на второго
пальто и шляпу мистера Холмса. Как вы знаете, перед домом открытое
пространство. Вести наблюдение можно либо со стороны оврага, до которого добрых
полсотни шагов, либо с противоположного края лужайки, а это ещё дальше. К тому
же в парке совсем темно. Люпен или его помощники увидят лишь, что от дома к коляске
движется плотная группа людей. Когда же экипаж проедет мимо них, понять по
неподвижным силуэтам, где человек, а где к-кукла, будет уже невозможно.
– А мы с вами останемся здесь и проверим, насколько
ловко мсье Люпен владеет навыками восточной борьбы! – подхватил Холмс и
громко расхохотался. – Остроумная выдумка, и вполне в моём духе! Я
догадался, что вы затеваете нечто в этом роде, ещё когда вы превратили дом в
закупоренную бутылку. Прихожая – отличное место для засады.
Признаться ли? В этот момент я ощутил неловкость за своего
великого друга. Мне показалось, что он ведёт себя не совсем по-джентльменски,
взяв снисходительный тон, слишком напоминающий хорошую мину при плохой игре.
Ведь план мистера Фандорина, действительно, превосходный, был составлен без
нашего участия.
Зазвенел телефон.
Я сидел ближе всех к аппарату и взял трубку.
Это был дез Эссар.
– Доктор Уотсон, это вы? Мне страшно! – сбивчиво
залопотал он. – Мне нужно было сразу… Но я не хотел вас отвлекать… Ах, что
я натворил! Вдруг я его погубил?
Пришлось на него прикрикнуть, ибо строгость – лучшее
средство против истерики.
– Немедленно успокойтесь! Говорите толком! Что
стряслось?
Все в столовой напряжённо на меня смотрели.
– Да-да, я попробую… Когда я шёл от дома к конюшне мимо
оврага, мне послышались какие-то звуки. Будто кто-то перешёптывается… Я, может
быть, подслеповат, но слух у меня отличный… Однако я не был уверен – думаю,
вдруг это ветер шуршит ветвями. Попросил Боско, чтобы он осторожно подкрался
сзади и тоже послушал… Он ушёл и не возвращается… Вдруг с ним что-то случилось?
Поскольку говорил дез Эссар прерывисто, я успевал в паузах
наскоро пересказать услышанное своим соратникам.
– Спросите, сколько минут миновало с тех пор… –
начал было Фандорин, как вдруг со стороны оврага один за другим ударили два
выстрела.
Я вздрогнул – не от выстрелов, а от того, как пронзительно
закричал мне прямо в ухо дез Эссар. Он тоже услышал.
– Скорей! Туда! – метнулся к двери Холмс, быстрый,
как молния.
Все ринулись за ним.
Выскочив на крыльцо, мы разделились.
– Вы слева, мы справа! – показал Холмс.
Идея была ясна: охватить овраг с обеих сторон.
Я старался не отстать ни на шаг от своего друга, на бегу
выдёргивая из кармана револьвер, который зацепился курком и рвал подкладку.
Следуя указанию Шерлока Холмса, мы с господином забежали за
угол дома и остановились.
Англичане, надо отдать им должное, передвигались в темноте
умело: их было не видно и не слышно.
В эту самую секунду жёлтый свет, пробивавшийся сквозь щели
запертых ставень, мигнул и погас – снова отключилось электричество.
– Всё идёт, как по нотам, – шепнул господин. (Это
выражение означает, что ход событий полностью совпадает с планом – как следует
нотной записи игра музыканта).
Пригнувшись, мы юркнули назад в дом.
Представляю, как удивлён этим нашим поступком читатель! А
всё потому, что я нарочно опустил очень важный разговор, состоявшийся между
мной и господином, когда мы потолковали с Лебреном и госпожой Эжени.
Как уже было сказано, беседа шла на японском.
– Тепель всо понатно, – с довольным видом объявил
Фандорин-доно. – Долога казалась длыной в тли сяку, а оказалас колоче тлёх
ли.
– Вы хотели сказать: «Дорога казалась длиной в три ри,
а оказалась короче трёх сяку», – поправил его я и перешёл на русский,
потому что тяжело слушать, как господин коверкает нашу речь.
Но он воткнул мне палец в живот, и я был вынужден замолчать,
потому что, когда тебя со всей силы тыкают жёстким пальцем в солнечное
сплетение, совершенно невозможно ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– Я знаю, мой японский стал нехорош, – признал
Фандорин-доно (не буду больше передавать его акцент, потому что слишком
утомительно писать катаканой), – я даже перепутал «ри» и «сяку», но тебе
придётся потерпеть. Ты обратил внимание на крайне любопытное обстоятельство?
Давеча, беседуя в столовой, мы с тобой собирались предпринять два действия:
во-первых, воспользоваться междугородной телефонной связью, а во-вторых,
расспросить Лебрена и госпожу Эжени. При этом про телефон я сказал по-русски, а
про опрос свидетелей по-японски. Сразу после этого внешняя линия вышла из строя,
и первое стало невозможно. Зато разговору в башне, очень важному для
расследования, ничто не помешало.
– И что же это значит?
