За ним, гремя шпорами и саблями, появились пристав Басманной
части подполковник Ляхов, двое полицейских унтер-офицеров, а также известный
всей Первопрестольной журналист Штейнхен из газеты «Московский богомолец»,
читать которую в приличных кругах почиталось дурным тоном, что не мешало этому
бульварному листку каждодневно продавать до ста тысяч экземпляров.
При виде скандального писаки Эраст Петрович поморщился. Уж
этого Ванюхину делать никак не следовало. Теперь, чем бы ни закончилась
история, шуму будет на всю империю.
– Ну вот и я, – громогласно объявил
петербуржец. – Заждались? А это обещанный документец.
Он потряс бумагой.
На шум из кабинета выглянул Сергей Леонардович и сделался
очень бледен. Из-за плеча управляющего торчала голова камердинера.
– Сударь, – обратился к барону следователь, –
я прибыл для того, чтобы заключить вас под стражу. Вот распоряжение господина
прокурора.
Когда фон Мак ничего не ответил, Ванюхин приказал приставу:
– Исполняйте свой долг.
Журналист уже вовсю строчил в тетрадочке. Эраст Петрович
поднялся и, тихо ступая, двинулся вперёд. На ходу заглянул в тетрадочку и
прочёл: «При этих словах сыщика на одутловатом, порочном лице отцеубийцы
промелькнул невыразимый ужас».
Солидно покашляв, пристав шагнул к управляющему.
– Согласно установлениям «Акта об арестах и
административных задержаниях» объявляю вас…
– Погодите, Ляхов! – громко сказал Фандорин. Все
обернулись.
– Эраст Петрович? – изумился подполковник,
которому уже случалось встречаться с коллежским асессором по службе.
– Фандорин! – ахнул Штейнхен (этот вообще знал
всех и вся). – Интересненько!
Прочие же просто уставились на наглеца, посмевшего отдавать
приказание представителю закона.
– Чиновник особых поручений при московском
генерал-губернаторе Фандорин, – объявил он не столько Ванюхину, сколько
своим временным сослуживцам. – Прошу прощения за вынужденный м-маскарад. Я
провожу независимое расследование по приказу князя Владимира Андреевича.
Вот это уже адресовалось петербуржцу, выпучившемуся на
молодого человека.
– Интрига? Заговор? – вскричал Зосим Прокофьевич. –
Доложу директору департамента! Министру! Дело поручено мне, ничего не желаю
знать! А ну взять его! Вы что, оглохли? – гаркнул он приставу, показывая
на барона.
Повышать голос на Ляхова, офицера заслуженного и
самолюбивого, было большой ошибкой. Подполковник набычился.
– Господина Фандорина мы знаем, не первый день-с. А с
вашим превосходительством доселе работать не доводилось.
– Я всё понял, – зловеще усмехнулся
Ванюхин. – Наслышан про московские нравы! Подкуплены? Хорошо, что я
догадался взять с собой представителя прессы. Пишите, господин репортёр,
пишите!
Но представитель прессы писать перестал и даже свою
тетрадочку прикрыл. Ссориться с генерал-губернатором Штейнхену было не с руки.
– Ваше превосходительство, мы же с вами служители
з-закона, а не опереточные примадонны, – поморщился Эраст Петрович. –
Давайте к делу. У вас одна версия, я вам изложу другую. Вы опытный
профессионал, разберётесь, какая из них состоятельней.
То ли тон, которым были сказаны эти слова, то ли упоминание
о профессионализме подействовали на петербуржца.
– Фандорин? Мне смутно знакомо это имя, что-то я про
вас слышал, – сказал Зосим Прокофьевич, взяв себя в руки – даже и в
буквальном смысле, то есть перекрестив руки и обхватив себя за плечи. –
Что ж, излагайте вашу версию. Послушаем.
– Б-благодарю. У меня с самого начала сложилось
убеждение, что Сергей Леонардович фон Мак невиновен. Вы, уважаемый коллега, в
своём расследовании руководствовались почтенной максимой «ищи, кому выгодно». Я
тоже начал с этого. Если предположить в наследнике корыстный мотив – стремление
поскорее завладеть делом, то получается полнейший нонсенс. Смерть Леонарда фон
Мака лишила компанию гигантского подряда. Если бы у Сергея Леонардовича имелось
злодейское намерение в отношении отца, резонно было бы подождать две-три
недели, пока не объявят результаты конкурса. А так получается, что наследник
совершил ужасное преступление во вред себе и на пользу главному конкуренту –
«Пароходному товариществу».
– Суждение, достойное не следователя, а
коммерсанта, – не удержался от едкого замечания Ванюхин. – Откуда ж
тогда, по-вашему, взялся отравитель? Пролез через форточку, после чего
бесследно исчез? А может быть, никакого убийства вовсе не было? Управляющий и
секретарь покончили с собой? Это, я читал, у вас в Японии так заведено,
называется «двойное самоубийство влюблённых».
Из последней реплики можно было заключить, что Ванюхину не
просто «смутно знакомо» имя Фандорина, но что он весьма неплохо осведомлён о
московском сыщике.
– Убийство было, – словно не заметив насмешки,
сказал Эраст Петрович. – И очень тонко рассчитанное. Только в основу угла
следовало поставить не cui prodest
[4]
, а совсем иную максиму.
– И кто же, по-вашему, убийца? – иронически
улыбнулся Ванюхин. – Или вся ваша версия сводится лишь к тому, чтобы
обелить господина фон Мака?
Тут Эраст Петрович позволил себе сэффектничать, не в
последнюю очередь из-за того, что чувствовал на себе взгляд юной художницы.
Небрежным тоном, будто нечто само собой разумеющееся, обронил:
– Убийца – вон тот человек. – И показал на
Ландринова.
По комнате пронёсся судорожный вздох, а ремингтонист
вскочил, опрокинув стул.
– С ума вы что ли сошли? – крикнул он.
– Сами себя выдали, – сказал ему Эраст
Петрович. – Зачем было клеветать на Сергея Леонардовича? Это господин
Ванюхин, которому очень хотелось подтверждения своей версии, принял ваше
свидетельство на веру. А я нынче с утра потолковал с телеграфистами, которые
дежурили 6 сентября. Сергей Леонардович их не запомнил, но «маленькие люди»
отлично всё помнят. Как вам известно, из телеграфного пункта лестница
просматривается в оба конца – и вверх, и вниз. Сергей Леонардович поднялся в
пальто, увидел у аппарата отца, поговорил с ним и снова уехал. В мезонин он не
поднимался. Вот я и задался вопросом: зачем Ландринов соврал?
– Это ты всё врёшь, ферт! – злобно выкрикнул
ремингтонист. – Обманом втёрся сюда, студентом прикидывался, сидел,
позировал, а сам никакой не студент! Глядите, Мавра Лукинишна, кому вы
поверили!
