– «Воскресным чтением» увлекаетесь? – перебил
рассказчика Фандорин. – Вы без природных описаний, по существу.
– По существу? – сбился Клюев. – А по
существу, сударь, выходит так. Повернулся замок запереть, а после ничего не
помню. Очухался – лежу на пороге, темнотища, и собака-бродяжка мне кумпол
лижет.
– Это его сзади тяжёлым тупым предметом в
затылочно-теменную область, – важно констатировал околоточный.
– И вы не слышали звука п-приближающихся шагов? Постарайтесь
припомнить. Ведь мостовая-то булыжная.
Клюев наморщил лоб, показывая, что изо всех сил старается,
но лишь покачал головой.
– Никак нет. Не вспомню-с. Здесь всякой рвани полно,
многие вовсе без сапог ходют. Не иначе как злоумышленник был разумши, –
предположил приказчик, но сразу же сам себя опроверг. – Хотя ежели б был
разумши, то шлёпал бы, а шлепу никакого не было.
– Может, китаеза? – вставил Небаба. – Они в
тапках шастают. Тихо так, безо всякого стуку.
Пострадавший эту версию охотно поддержал:
– А вот это очень даже возможно. Косорылых к нам в
лавку много захаживает. Есть и вовсе полоумные, которые ихнюю китайскую траву
курят.
Околоточный мощной рукой отодвинул субтильного свидетеля в
сторону, чтоб не загораживал от начальства.
– Я, ваше высокоблагородие, что думаю. Пряхина
позавчера тоже не иначе как дурманщик какой китайский порешил. Наш православный
спьяну или с похмелюги этак не отуродует. Для такой лютости надо в полном
помрачении быть. Мало что зарубили, так после ещё всего топором покромсали –
пальцы порубленные по полу валялись, боковина вся в мелких засечках, брюхо
распорото, а уж кровищи-то – море. Не иначе курильщик покуражился, с опийного
угару. Только, китайца нам ни в жизнь не сыскать. У них с нашим братом
полицейским молчок, всё промеж собой решают. Да и на рожу все одинакие, поди-ка
разбери, кто там у них Сунь-Вынь, а кто Вынь-Сунь.
Эраст Петрович вошёл в тесную лавку, остановился перед
огромным бурым пятном засохшей крови, расползшимся от прилавка чуть не до самой
двери.
– Были ли с-следы ног?
– Никак нет, ни одного не обнаружено.
Чиновник прошёл по пятну, покачал головой.
– Так-таки ни одного к-кровавого отпечатка? Ведь весь
пол залит. Преступник рубил жертву вон там, у прилавка?
– Точно так. И вон, изволите видеть, весь товар
покрушил-покидал.
– Как он п-после до двери-то добрался, ни разу в лужу
не наступив?
Околоточный подумал, пожал полечами.
– Не иначе перепрыгнул.
– Редкостная предусмотрительность для одурманенного. Да
и п-прыжок неплох – аршина на четыре, без разбега.
Эраст Петрович осмотрел пространство за прилавком,
заваленное всяким хламом. Поднял с пола свиток с китайскими иероглифами,
развернул, прочитал, бережно положил на конторку и мельком покосился на
облезлое чучело маленького крокодила, что висело на стене над керосиновой
лампой. Присел на корточки, стал перебирать разбросанный, а частью разбитый или
раздавленный товар. Особенный интерес у надворного советника вызвал жёлтый
костяной шар, чуть поменьше биллиардного, – плохонький и щербастый, с
какими-то витиеватыми письменами. Но на диковинные значки Фандорин внимания не
обратил, а зачем-то поскрёб ногтем зазубрины и даже принялся рассматривать их в
лупу.
Околоточный тем временем прохаживался вдоль разгромленных
полок. Взял бронзовое зеркальце на изогнутой ручке, подышал на пятнистую
поверхность, потёр обшлагом, сунул безделицу в карман. Приказчик только
вздохнул, но перечить не посмел, да и что ему теперь до хозяйского добра?
– Скажите, Небаба, а с чего вы взяли, что Пряхина
сначала убили, а уже потом изрубили т-топором? – вдруг спросил Фандорин,
распрямившись.
Сухаревский повелитель снисходительно взглянул на неразумное
начальство, поправил пегие усы.
– А как же иначе, ваше высокоблагородие? Если б Пряхина
живьём рубили, он так бы орал, что в соседних домах бы услышали. Ору же
никакого отмечено не было, я справлялся.
– Понятно. – Фандорин поднёс к лицу полицейского
шар. – А что это за отметины?
– Откуда ж мне… Эге, да это же зубы! – ахнул
Небаба. – Кому это понадобилось костяную дулю грызть? Её и не укусишь.
Он взял шар, ухватил его крепкими жёлтыми зубами, и
оказалось – точно, укусить шар никакой возможности не было, больно уж твёрд.
– Зубы убитого осматривали? Нет? – Лоб Эраста
Петровича озабоченно нахмурился. – Уверен, что некоторые из них сломаны
или раскрошены. Этот шар убийца засунул антиквару в рот.
– Зачем? – удивился околоточный, а приказчик
ойкнул, перекрестился и прикрыл рукой узкие, бледные губы.
– Затем, чтоб в соседних домах, как вы выразились,
«ору» слышно не было. Жертву кромсали топором заживо, и довольно долго.
Антиквар же от боли грыз этот неаппетитный шар зубами…
Теперь перекрестился и Небаба.
– Страсть какая! Но заради чего было подвергать Пряхина
этаким мукам?
– Чтобы он выдал тайник, – отрезал надворный
советник и вновь принялся оглядываться по сторонам, даже задрал голову к
потолку. – Совершенно очевидно, что Пряхин обладал какой-то особенно
ценной вещью. По первому разу, четвёртого дня, п-преступник (я склонён думать,
что это был один человек) попробовал обойтись без убийства: оглушил приказчика
и устроил в лавке обыск, но потребного предмета не нашёл. Тогда злоумышленник
наведался во второй раз, уже в присутствии хозяина, и подверг его пыткам.
Только Пряхин тайника не выдал.
– Почём вы знаете, что не выдал? – усомнился
Небаба. – Такую ужасть кто же вынесет?
– Есть люди, у которых упрямство или жадность
пересиливает боль и даже ужас смерти. Если б антиквар отдал то, что разыскивал
преступник, убийце не пришлось бы рыться на полках и взламывать пол. Вон,
видите, там в углу доски вывернуты? Нет, Пряхин унёс свою тайну в могилу.
«Господи, господи», – причитал Клюев, продолжая мелко
креститься, околоточный же, немного поразмыслив, спросил:
– А может, изверг этот, умертвив Пряхина, всё-таки
нашёл тайник?
– Вряд ли, – рассеянно пробормотал Эраст Петрович,
быстро вертя головой во все стороны. – Если б тайник был прост, преступник
обнаружил бы его с первого раза. Нуте-ка, д-давайте мы попробуем.
