Но было поздно. И кудесник, и яблоневая гора, и зелёная
долина исчезли.
Эраст Петрович сидел все на том же тюфяке, в продымлённом
сухаревском подвале, а над ним, согнувшись, стоял Маса и тряс одурманенного
опиумом хозяина за плечо.
– Тётки! – быстро говорил Маса – тот самый
круглолицый азиат, что ещё недавно сидел по соседству с чиновником. – Он
взяр тётки!
И действительно – чётки, которые Фандорин положил рядом с
собой, исчезли.
– Кто взял? Те Гуанцзы? – лениво спросил Эраст
Петрович. – Ну и пусть. Это его чётки.
– Какой Те Гуанцзы? Взяр старый теровек, он сидер тут.
Маса показал на место, где только что обретался чудесный
старец. Тюфяк был пуст.
– Ах, Маса, как ты невовремя, – пробормотал
чиновник, но слуга бесцеремонно дёрнул его кверху, поставил на ноги и потащил к
выходу.
Фандоринский камердинер перешёл на свой родной язык –
впрочем, если бы кто из сидевших в курильне и знал по-японски, то из этого
сбивчивого рассказа всё равно ничего бы не понял:
– Когда вы, господин, уронили голову и зашлёпали
губами, а на лице у вас появилась эта глупая улыбка, которая осталась до сих
пор и, боюсь, теперь останется навсегда, он поднялся, встал в проходе и уронил
подле вас трубку. Наклонился подобрать и быстро схватил чётки. Убить вас он не
пытался – я всё время был начеку. Скорее, он не мог далеко уйти! Мы его
догоним!
– Кто он? – лучезарно улыбнулся Эраст Петрович. Он
чувствовал приятное умиротворение, гнаться за кем-либо ему совсем не хотелось.
– Старый китаец, что сидел напротив вас, кто же ещё! Вы
совсем опьянели от этой подлой травы! Наверняка это тот убийца, что пустил в
вас стрелу и после перепрыгнул через стену!
Фандорин глубокомысленно насупился, желая показать, что
находится в ясном рассудке и трезвой памяти.
– Каков он собой?
Маса немного подумал и, пожав плечами, сказал:
– Китаец.
Потом добавил:
– Старый. Совсем.
– А я думал, молодой, – сообщил ему Эраст Петрович
и зашёлся в приступе легкомысленного хохота – таким смешным ему показалось, что
китаец, запросто перемахнувший через высокую стену, совсем старый: прыг-скок, и
на той стороне. Не дедушка, а какой-то попрыгунчик.
Коротко обернувшись, слуга проворно влепил надворному
советнику две звонкие оплеухи, отчего Эраст Петрович перестал киснуть со смеху
и хотел было обидеться, но поленился.
Они уже находились во дворе. Было темно, ветрено, булыжная
мостовая блестела от дождя, а по лицу мелкой дробью колотили капли. От свежести
и влаги Фандорин отчасти пришёл в себя.
– Вон он! – показал Маса, выглядывая из
подворотни.
Впереди, шагах в тридцати, быстро семенила согбенная
фигурка. Локти поджаты, будто человек ёжится от холода или прижимает что-то к
груди. Звука шагов слышно не было.
– За ним, т-только осторожно, – сказал Фандорин.
Голова теперь работала лучше, но немного заплетался язык и колени были будто не
свои. – Посмотрим, куда идёт.
Старик повернул налево, ещё раз налево и вышел на
Сухаревскую площадь, где горели фонари и все ещё шла торговля, из чего потерявший
счёт времени Фандорин заключил, что час не слишком поздний.
Проскользнув по самому краешку площади, похититель снова
нырнул в узкую улочку, и преследователи ускорили шаг.
– Ваше высокоблагородие, никак вы? – услышал
чиновник зычный голос, показавшийся ему знакомым.
Обернулся, чуть не потеряв равновесие от этого не слишком
сложного движения, и увидел околоточного надзирателя Небабу, державшего за ухо
какого-то оборванца с перевязанной щекой. Убедившись, что это и в самом деле
надворный советник, Небаба кивнул на задержанного:
– Ширмач. Взят с поличным.
– Дяденька Макар Нилыч, отпусти, – заныл
воришка. – Лучше поучи своей рученькой, только в холодную не волоки.
Как кстати, подумал Эраст Петрович. Китаец шустёр и ловок,
Масе в одиночку справиться с таким будет трудно, а на себя в нынешнем
одурманенном состоянии надежды мало. Раз Небаба столько лет служит на Сухаревке
и до сих пор жив, значит, калач тёртый и постоять за себя умеет. Да и все
здешние закоулки лучше любого китайца знает. Определённо встреча с Небабой была
подарком судьбы.
– Этого отпустить, – коротко приказал
Фандорин. – За мной. Только сапогами потише.
На ходу коротко объяснил полицейскому суть дела.
Старик просеменил по улочке, повернул в Андриановский и
вдруг юркнул в узехонький проход между домами.
– Всё, ваше высокоблагородие! – выдохнул чиновнику
в ухо Небаба. – Надо брать! Там выход в три подворотни, да ещё мокеевские
подвалы. Уйдёт.
И, не дожидаясь команды, бросился вперёд, да ещё в свисток
задудел.
Маса и Фандорин кинулись следом.
В тесном дворе околоточный догнал китайца и схватил за
плечи.
– Осторожно! – крикнул Эраст Петрович. Откуда
дуболому-полицейскому было знать, какие сюрпризы умеют преподносить худосочные
китайские старички?
Однако Небаба легко справился с задачей – похититель и не
пробовал бежать или сопротивляться. Когда надворный советник и его камердинер
приблизились, китаец смирно стоял, втянув голову в плечи и дрожащим голосом
повторял:
– Мэй ши! Мэй ши!
Маса расцепил пальцы арестованного, отобрал нефритовые чётки
(старик и в самом деле прижимал их к груди) и передал Фандорину.
Эраст Петрович вглядывался в темноту, пытаясь получше
рассмотреть китайца. Старик как старик. Ни мудрости Те Гуанцзы на перепуганном
лице, ни поджарой ловкости вчерашнего стрелка в тщедушном теле. Что-то здесь
было не так.
Околоточный, стоявший за спиной арестованного, скептически
заметил:
– Воля ваша, господин Фандорин, только непохоже, чтоб
этот огрызок мог Пряхина топором изрубить. Он, поди, и топора-то не подымет.
