Одна десятая процента
1
Квартальное совещание правоохранительных инстанций в
присутствии его сиятельства проходило так, как положено проходить
церемониально-отчётным мероприятиям подобного рода, то есть напоминало скучный
и торжественный балет вроде Адановой «Жизели».
Сначала исполнил своё адажио прокурор судебной палаты,
посетовавший на ужасающую статистику тяжких преступлений в Белокаменной – за
истёкшие три месяца целых семь смертоубийств.
Потом мажорное па-де-де станцевали обер-полицеймейстер и
начальник сыскного управления: да, убийств стало больше, но все они
благополучно раскрыты, а за болезненное состояние общества полицейские органы
не отвечают.
Его сиятельство генерал-губернатор начал задрёмывать ещё на
прокуроровом докладе. На обер-полицеймейстерском повесил на грудь голову в
съехавшем набок паричке, а на полковнике из сыскного уже и подхрапывал.
Стар был Владимир Андреевич, недавно девятый десяток
разменял.
Когда глава московских сыщиков, мужчина полнокровный и
зычноголосый, от рвения чересчур раскричался, князь во сне беспокойно зачмокал
губами. Из-за портьеры немедленно высунулся старик в ливрее с позументами и
погрозил полковнику пальцем. Это был личный камердинер его сиятельства
всесильный Фрол Ведищев. Полицейский сразу же перешёл с мощного forte на
легчайшее piano, a последующие участники совещания и вовсе изъяснялись чуть ли
не шёпотом.
Эраст Петрович нарочно сел у самого окна. Смотрел, как по
Тверской катят экипажи, как бренчит о подоконник апрельская капель, как порхают
по небу свежие облачка. Выступления господину статскому советнику были
неинтересны. О фактах он и так был осведомлён, мнения мог предсказать с
точностью до слова. Лишь во время речи обер-полицеймейстера Шуберта повернул
голову и стал слушать чуть внимательней, но не из-за содержания, а из-за самого
докладчика. Тот был назначен в Москву недавно и заслуживал изучения.
Наверняка про Шуберта можно было пока сказать только одно:
человек светский, обходительный. Однако опытный глаз Фандорина, перевидавшего
на своём чиновничьем веку немало обер-полицеймейстеров, сразу определил, что
сей назначенец долго не продержится. Чувствовалась в генерале некая гладкая
трудноуловимость, отсутствие твёрдого характера. С такими качествами лучше
делать карьеру не в Москве, а в Петербурге.
Немного понаблюдав за Шубертом, статский советник легонько
зевнул и вновь оборотился к окну.
Всё проистекало в точности, как всегда. И князь тоже не
разочаровал подчинённых, каждый раз поражавшихся удивительному качеству его
сиятельства: ровно в ту минуту, когда последний из выступавших закрыл рот,
генерал-губернатор проснулся. Разлепил глаза, бодро оглядел беломраморную залу
и произнёс укоризненным тоном неизменную фразу:
– М-да, господа мои, надобно подтянуться. Непорядку
много. Ну да Бог милостив. Благодарю всех. Ступайте.
В коридоре к Фандорину, выходившему последним, приблизился
обер-полицеймейстер и с приятнейшей улыбкой сказал:
– Вот вы, Эраст Петрович, в минувшее воскресенье охотой
манкировали, а, право, зря.
Речь шла о большой губернаторской охоте, которой по традиции
открывался весенний сезон. В этом апрельском выезде на пленэр участвовал весь
большой свет Москвы, однако Фандорин подобных развлечений не признавал.
– Не люблю, – сказал он. – Зачем убивать
живых с-существ, которые мне ничего плохого не сделали?
– Знаю, вы отличаетесь оригинальными
воззрениями, – ещё ласковей улыбнулся его превосходительство. – Но я
посетовал на ваше отсутствие не в связи с тетеревами и глухарями. Вы слышали о
приключившемся несчастье?
– О князе Боровском? Да, мне г-говорили. Ненамеренное
причинение смерти по неосторожности – так, кажется?
Генерал наклонился и понизил голос:
– Ненамеренное ли?
– А что, есть сомнение?
Взяв статского советника под руку, Шуберт отвёл его к
подоконнику.
– Я, собственно, по этому поводу и желал обеспокоить…
Видите ли, тут открылись обстоятельства… Чтобы не тратить зря ваше время,
давайте так: расскажите, что вам известно о смерти Боровского, а я со своей
стороны дополню картину.
Фандорин стал вспоминать, что ему рассказывали знакомые,
участвовавшие в охоте.
– Когда загонщики вспугнули глухарей (для этого есть
какой-то специальный т-термин, не помню), молодой человек, стоявший в паре с
Боровским, по оплошности взял слишком низкий прицел и всадил бедняге в затылок
заряд дроби. Кажется, фамилия горе-стрелка Кулебякин? Я верно запомнил? –
Обер-полицеймейстер кивнул. – Что ещё? Мне г-говорили, что этот Кулебякин
после завтрака с шампанским был изрядно навеселе. Вероятно, этим и объясняется
столь чудовищный промах. Чем же вызван ваш интерес к этой печальной, но вполне
заурядной истории? Что за обстоятельства открылись?
– Обнаружился свидетель. – Генерал тяжко вздохнул.
Ему, похоже, не нравилось, какой оборот принимает история. – Позавчера,
когда произошло несчастье, даже полицию вызывать не стали. Случай очевидный,
общество самое возвышенное, ну и, в конце концов, зачем полиция, когда
присутствует её начальник?
Шуберт рассмеялся и сконфуженно потёр висок.
– Боюсь, что дал маху. Я ведь из гвардии, полицейскими
делами прежде не занимался. Рассудил по-своему: попросил господина Кулебякина
не выезжать из гостиницы, пока не закончится разбирательство, и более ничего.
– Так он живёт в г-гостинице?
– У Дюссо. Этот молодой человек петербуржец, в Москву
приехал ненадолго, по имущественным делам. Он племянник и единственный
наследник Ивана Дмитриевича Кулебякина – того самого, промышленника. Как вы,
должно быть, знаете из газет, дядя две недели назад умер, и молодой человек
готовится вступить во владение огромным состоянием. Холост, хорош собой,
баснословно богат. Естественно, в Москве вокруг него целый хоровод устроили:
званые вечера, балы, журфиксы, базар невест. На большую охоту его, разумеется,
тоже пригласили. Живёт он на широкую ногу. Снял пятидесятирублёвый номер с
фонтаном, швыряет деньги направо и налево. Оно и понятно – этакое богатство
свалилось. В воскресенье Кулебякин уже с утра был под шофе – вам правильно
рассказали. Да и когда охотников разводили по парам, тоже к фляге прикладывался
– я сам видел…
– Что ж вы замолчали? П-продолжайте.
