Трасса шла через плавные холмы, сплошь покрытые травой, и
казалось, что поезд покачивает на неспешных волнах океана. Потом, на самом
горизонте, степь вздыбилась зелёными морщинами гор, будто навстречу двигалось
гигантское цунами. Где-то там, у подножия, и располагался Круктаун.
Перед тем как усесться за чтение прессы, Эраст Петрович
заглянул в ванную комнату – посмотреть, как дела у Масы.
У Масы всё было прекрасно. Через поднятые окна задувал
свежий ветерок, стюард подливал ароматный чай, а японец блаженствовал,
развалившись в ванне, и орал свою любимую песню про пьяницу-самурая из клана
Курода.
В диванной Фандорин на минутку задержался перед зеркалом.
Решительно, белый костюм стоил своих денег. У мистера Ланцетти, портного с
Кембридж-стрит, было большое будущее.
На первой странице «Нью-Йорк таймc» писали об ужасном пожаре
в штате Миннесота. В этой стране всё было гигантское, превосходящее
воображение. Эраст Петрович попытался представить себе огненный смерч в 4 мили
высотой и 20 миль шириной, несущийся вперёд со скоростью ветра. Пять городов
выгорели дотла. В местечке Хинкли погибли все, кто не догадался забраться в колодец
или в реку. Доблестный машинист, рискуя сгореть заживо, въехал на поезде в
пылающий Сканк-Лейк и вывез прямо из пекла 300 человек.
На странице иностранной хроники много писали о России – как
обычно, неприятное.
В польских губерниях бушует эпидемия холеры.
Император умирает в Ливадии, больше месяца не протянет. Ему
наследует «кронпринц» Николай, про которого все говорят, что он слишком молод и
неопытен. Царь обещал, что к тридцати годам обучит сына, как быть государем,
так что Николай – недоучка, ему только двадцать шесть.
Русский анархист Унгерн-Штернберг, которого разыскивает
полиция нескольких европейских стран за динамитные взрывы в людных местах, на
самом деле не революционер, а провокатор и агент русской тайной полиции. Его
цель – вызвать на континенте антиреволюционную истерию, чтобы державы выдавали
российской прокуратуре эмигрантов по упрощённой процедуре.
А больше всего расстроила новость с Дальнего Востока. Россия
решила вмешаться в японо-китайский конфликт и высылает в Порт-Артур два броненосца,
чтобы не пустить в этот стратегически важный пункт воинов микадо. Ах, наломают
дров петербургские умники! Они плохо понимают, во что ввязываются…
Раздался громкий звук, будто лопнула банка или бутылка.
На газету, на колени Фандорину посыпалась стеклянная крошка.
Грохот, треск, истошный вопль паровозного гудка – и все это
одновременно.
Эраст Петрович поднял глаза и увидел в окне, прямо
посерёдке, дырку, от которой лучиками расходились трещины.
Рядом немедленно появилась вторая, третья, и стекло со звоном
вылетело из рамы на пол.
Выстрелов было не слышно – все звуки заглушал рёв паровоза.
Вскочив, Фандорин метнулся к окну.
Увидел, что параллельно ходу поезда скачут какие-то всадники
в шляпах, с чёрными лицами, и стреляют по вагону из ружей.
По щеке словно мазнуло огненным пальцем – пуля пролетела в
каком-нибудь полудюйме, и Эраст Петрович бросился на ковёр.
В голове стремительно проносились обрывки мыслей.
Что за чертовщина! Кто это такие? Что им надо? Если индейцы,
то почему в шляпах? И потом, индейцы краснокожие, а у всадников лица чёрные!
Негры, что ли?
Он перекатился по полу к соседнему окну, ещё целому,
выглянул.
Никакие это не негры. Просто нижняя половина лиц закрыта
чёрными платками.
Железнодорожные налётчики, вот кто это. Про них часто пишут
в газетах. Останавливают состав, грабят пассажиров, подрывают динамитом
почтовый вагон и потом уходят в прерию – ищи ветра в поле.
Конные – их было не меньше дюжины – уже поровнялись с
вагоном. Они скакали быстрее поезда, а треклятый паровоз некстати начал
сбавлять ход.
Впереди, обогнав остальных, нёсся человек на рослом белом
коне. Увидев в окне пассажира, разбойник выстрелил из винтовки – Фандорин еле
успел отшатнуться.
Пули крушили всё вокруг: звонко разлетались зеркала, на
столике лопнула китайская ваза, жалобно пискнула диванная пружина.
Двигаясь то перебежками, то ползком, Эраст Петрович
переместился в столовую. Там неистовствовала какая-то вакханалия разрушения.
Прямо у ног бухнулась сбитая с гвоздя картина. Стол был засыпан осколками
посуды, из простреленного чайника, фыркая паром, вытекала вода.
Ещё бросок, и Фандорин оказался в ванной, откуда неслись
странные звуки, несколько похожие на колокольный благовест: беннь! беннь!
На полу, раскинув руки, лежал недвижный стюард. Его крахмальная
манишка алела россыпью кровавых пятен.
Японца видно не было.
– Маса! – отчаянно закричал Фандорин. – Ты
жив?
– Я здесь, господин.
Из-за бортика ванны высунулась стриженная ёжиком голова и
тут же снова спряталась, потому что о бронзу ударила очередная пуля: беннь!
– Куда ты засунул саквояж? Там мой револьвер!
Но что проку от «герсталя» в подобном положении? Далековато
для прицельной стрельбы, да и разве прицелишься, когда так трясёт?
А поезд, вместо того чтоб подбавить пара и оторваться от
преследователей, ехал все медленней.
Передний всадник угрожающе помахал машинисту кулаком, в
ответ паровоз пугливо скрежетнул тормозами.
– Так дело не пойдёт, – пробормотал Фандорин,
морщась при визге пули, отрикошетившей от ванной. – Маса, добудь настоящее
оружие! В пассажирском есть винтовки.
Японец легко выпрыгнул из бронзовой купели, обрызгав
господина водой, и зашлёпал через столовую, круглый и упругий, как мяч.
Фандорин же кинулся в противоположном направлении, к
паровозу.
На выходе из вагона в шею Эрасту Петровичу впилась щепка
красного дерева, отлетевшая от продырявленной двери. Выдернув занозу и с
досадой потрогав запачканный кровью воротничок, Фандорин прикинул расстояние до
кабины машиниста.
Нужно было преодолеть засыпанный углём тендер – всего-то
десяток ярдов. Но в костюме Ланцетти по углю!
Конец колебаниям положила очередная пуля, вдребезги
расколотившая фонарь над головой у щёголя. Всадник на белом коне палил в него
из «винчестера», несясь быстрой рысью прямо под насыпью.
Эраст Петрович рыбкой нырнул в угольную крошку. Железные
борта тендера служили отличным укрытием.
