– Мистер Фэндорин не из таких.
Родитель только рукой махнул – мол, я-то людей знаю.
– Я вам вот что скажу, – продолжил он, понизив
голос. – Коли хотите подзаработать, скажите полковнику, что вы заметили в
Дрим-вэлли какую-нибудь горную породу, которая обычно богата серебром или
золотом. Я этих тонкостей не знаю. Вы инженер, вам виднее. Вот тогда можете
рассчитывать на мою благодарность. Смекаете, к чему я?
Скотопромышленник выжидательно уставился на гостя. Тот же
смотрел на Эшлин. Ну-ка, что она? Ни тени смущения. Сидит, лучезарно улыбается.
Всё-таки яблоко от яблони…
– С-смекаю. Вы хотите, чтобы мистер Стар заплатил за
долину подороже. Вам нужны деньги для развития бизнеса. Но я не горный инженер
и в месторождениях ничего не понимаю. Это раз. К тому же я никогда не лгу из
корыстных соображений. Это два.
Некоторое время хозяин молча глядел на него, что-то
прикидывая. Потом произнёс не вполне понятную фразу:
– Что ж, приятно иметь дело с порядочным и в меру умным
человеком.
Однако было видно, что теперь Корк потерял к собеседнику
всякий интерес. Минуты не прошло, как он поднялся и, сославшись на неотложное
дело, покинул столовую.
Служанка хотела убрать грязные тарелки и подать десерт, но
Эшлин шикнула на неё:
– Уйди, Салли! Нечего тут шнырять.
И, едва за той закрылась дверь, с очаровательной
непосредственностью придвинула стул, наклонилась к самому лицу Фандорина и
зашептала:
– Я такая дура! Вы ведь ещё в карете сказали про
Дрим-вэлли, а я пропустила мимо ушей. Эти слухи меня ужасно тревожат. Я ведь
знаю, зачем вас послал полковник. Если правда, что в долине обосновалась шайка,
эту землю никто не купит и за десять тысяч. Тогда я навек останусь в старых
девах! Мистер Фэндорин, миленький, по вам видно, что вы человек умный и
опытный. Помогите мне! Не погубите бедную девушку! Вы же истинный джентльмен,
на все сто процентов! Не только по манерам, как другие, а по-взаправдошному!
Далеко было чопорным городским барышням до Эшлин Каллиган.
Всего второй или третий раз разговаривала она с Эрастом Петровичем, а вела себя
так, словно они были знакомы и дружны много-много лет. Шептала чуть не в самое
ухо, рыжая прядка приятно щекотала Фандорину щеку, а он не отодвигался – и не
только потому, что это было бы неучтиво.
– Я же знаю, в чём там дело, – то и дело
оглядываясь на дверь, говорила она. – Русские и мормоны только изображают,
будто терпеть не могут друг друга, а на самом деле стакнулись. Уверена! Нарочно
распускают нехорошие слухи, чтоб папа снизил им аренду. А это, между прочим,
мои законные деньги, все мне достаются. Не больно-то и много, всего две тысячи
в год. Но больше папа ничего не даёт, всё тратит на бизнес. – Эшлин
прижала руку к бюсту. – Если же арендаторы не врут, то совсем беда…
Разбегутся из долины, и новых не заманишь. Кому она нужна, эта Дрим-вэлли?
Лугов и пастбищ вокруг полно, вся прерия. А землю, кроме мормонов и русских, в
этих краях никто не пашет. И что же мне, в прошлогодних платьях ходить? Милый
мистер Фэндорин, пообещайте мне одно!
Она вцепилась горячими пальчиками в его запястье.
– Если мормоны в сговоре с русскими, вы не станете им
подыгрывать, вы выведете их на чистую воду. Дрим-вэлли не должна упасть в цене!
До её раскрасневшегося лица было дюйма четыре, не больше.
Эраст Петрович вдохнул аромат девичьей кожи и опустил глаза. Но вышло ещё хуже.
Сверху через расстёгнутый ворот рубашки открывался чудесный
вид на взволнованно вздымавшуюся грудь девушки. Тогда в карете он постеснялся
пялиться в декольте, а потому лишь теперь открыл для себя увлекательнейший
природный феномен: грудь у Эшлин была без единой веснушки и матово-белая, как
это бывает у блондинок, у рыжеволосых же практически никогда.
– Дайте честное слово, что не будете играть против
меня, – шепнула она, её приоткрытые губы слегка дрогнули.
В других обстоятельствах Фандорин решил бы: девушка желает,
чтоб её поцеловали. Однако ему было отлично известно, что она старается из-за
приданого. Хочет выйти замуж за своего пресмыкающегося Теда.
– Слово чести, – сказал Эраст Петрович и поднялся.
Луч света в тёмном царстве
Переночевали в Сплитстоуне, в путь двинулись рано утром.
В нескольких милях от городка равнина упиралась в скалы.
Поначалу невысокие, они вздымались одна за другой всё выше, выше и примыкали к
горному хребту с острыми, зазубренными вершинами.
Узкое ущелье Боттл-Нек, Горлышко Бутылки, напоминало трещину,
образовавшуюся в каменной стене. Проложить через теснину дорогу арендаторы не
удосужились (а может, не захотели), поэтому передвигаться здесь можно было
только пешком или в седле. Все свои покупки Кузьма Кузьмич навьючил на двух
мулов, которых вёл в поводу. Фандорин ехал рядом на своей рыжей (действительно,
очень славной и покладистой лошадке). Маса трусил сзади на брюхастом, мохнатом
пони, по временам издавая мелодичный звон, когда его внушительные шпоры
задевали за камень.
Посередине пути случился маленький казус. Один из мулов
поскользнулся, чуть не упал, и поклажа сорвалась на землю: новый лемех для
плуга и матерчатый тюк. Лемеху-то ничего, а вот тюк лопнул, и посыпалась из
него всякая всячина: оловянная посуда, книги, тряпки, среди которых блеснуло
что-то изысканно-алое, с золотистым отливом.
– Это сьто? – заинтересовался Маса.
– Книжка. – Луков проворно запихивал вещи
обратно. – Сочинитель Чехов. Очевидно, из новых. Евдокия заказала, она в
прошлом квартале по работочасам победительница, ей от правления награда
полагается.
– Нет, это.
Японец вытащил обратно уже спрятанный было в тюк интригующий
предмет. Это оказался красный лиф с чёрными лентами, а следом за ним
выскользнули розовые в кружевах панталоны.
Председатель отобрал у Масы дамские интимности, спрятал
поглубже.
– Для деточек это. Женщины на лоскуты порежут, куклам
платьишек нашьют. Деточки – наше будущее, ничего для них не жалеем.
– Кукольные платья? Из парижского б-белья?
Кузьма Кузьмич простодушно поднял на Фандорина свои голубые
глазки.
– Ой, я же в таких вещах ничего не понимаю. Попросил
мистера Скотта выписать из губернии чего-нибудь шёлкового, чтоб непременно с
ленточками, да поцветастей. Может, у них там ничего другого не оказалось. Или
надсмеяться над нами решил. Человек он, сами видели, ехидный, неделикатный.
На это Эраст Петрович ничего не сказал. В конце концов, не
его дело.
Ладно, поехали дальше.
