Ева привычно повесила пальто и шляпу на крючок и направилась к своему столу. Сильвия еще не ушла: она просматривала вчерашние шведские газеты. Пепельница перед ней была до краев наполнена окурками.
— Было много работы ночью?
Сильвия выгнула спину и опустила плечи, демонстрируя свою усталость. Ее можно было принять за этакую основательную матрону, жену какого-нибудь местного врача или фермера — высокая грудь и широкие бедра, одевается в отлично сшитые костюмы, носит дорогие аксессуары, — если бы все остальное в Сильвии Райс-Майер не противоречило этому первоначальному предположению.
— Проклятая скука, проклятая тупая скука, скучное тупое проклятье, скучная проклятая тупость, — сказала она, поднимаясь со стула, чтобы уступить Еве свое место. — Ах да, твою заметку про погибших моряков подхватили все газеты.
Сильвия открыла и показала страницу в «Свенска дагбладет».
— Она и в «Таймс», и в «Ле Монд». Поздравляю. Его милость будет очень доволен.
Ева посмотрела в шведский текст, узнавая отдельные слова. Это была заметка, которую несколько дней назад она предложила на совещании: якобы тела двадцати исландских моряков прибило к берегу в каком-то далеком норвежском фьорде; это случилось из-за того, что их рыболовецкое судно зашло в густо заминированные прибрежные воды у порта Нарвик. Ева сразу поняла, что Ромеру нравятся такие истории. Эта история уже вызвала официальное опровержение британского военного министерства (норвежские территориальные воды не минировались британскими кораблями) — конкретнее, как говорил Ромер, это была выпущенная на свободу информация: рыболовецкое судно потоплено миной — где? Такой информацией заинтересуется противник. Последуют опровержения, но им либо не поверят, либо они опоздают — а новость уже выпорхнула в мир и творит свое грязное дело. Чины в германской разведке, занимающиеся изучением мировой прессы, обязательно заметят предполагаемое наличие мин у норвежских берегов. Об этом передадут в командование германского флота; там разложат карты, внесут исправления. По сути, это была идеальная иллюстрация того, как должны были работать команда Ромера и агентство Надаля. Ромер постоянно повторял, что информация не бывает нейтральной: если ей поверили (хотя бы даже наполовину), тогда в результате этого все слегка начинает меняться — волновой эффект может иметь трудно предсказуемые последствия. За четыре месяца, проведенные в Остенде, Ева уже добилась небольших успехов: сообщения о мостах, которые якобы собирались строить; об усилении голландской службы борьбы с наводнениями; об изменении маршрутов следования поездов на севере Франции в результате проведения военных учений; но это был первый случай, когда ее сообщение опубликовали в международной прессе. Идея Ромера, как и все хорошие идеи, была простой: дезинформация может быть такой же полезной, влиятельной, такой же действенной, преобразующей ход вещей или такой же разрушительной, как и правдивая информация. В мире, в котором агентство Надаля снабжало новостями сто тридцать семь информационных выпусков круглосуточно, триста шестьдесят пять дней в году, нелегко было разобраться в том, что было подлинным, а что — продуктом умного, изощренного и решительного разума.
Ева села на свое место, все еще теплое от широкой щедрой задницы Сильвии, и подвинула к себе русские и французские газеты. Она полагала, что кто-то в руководстве британской секретной службы по достоинству оценил идею Ромера, и это объясняло странную независимость, которой он располагал. Она догадывалась, что Agence d'lnformation Nadal оплачено британскими налогоплательщиками (которые таким образом обеспечили Пьеру-Анри Надалю очень комфортную жизнь на пенсии). И сейчас они продолжали финансировать жизнедеятельность агентства как части управления специальной пропаганды. Ромер и его команда занимались распространением по миру осторожной и умной дезинформации — с помощью подлинных средств небольшого бельгийского телеграфного агентства — но никто не мог знать с каким результатом. Никто не мог с уверенностью сказать, заметило ли германское верховное главнокомандование их работу, но в команде всегда считалось успехом, если их истории принимались (и оплачивались) газетами и радиостанциями. На совещаниях Ромер иногда требовал историй со слухами о возможных отставках того или другого министра или скандалах. Иногда он внезапно говорил: «Нам нужно что-нибудь об испанском нейтралитете» или «Немедленно позвоните и узнайте статистические данные по увеличению выпуска проката сталелитейной промышленности Франции».
Ложь должна была строиться со всей скрупулезностью правды. Главное внимание уделялось сиюминутной правдоподобности — и команда усердно трудилась, чтобы ее обеспечить. Но все было как-то неясно и, по правде говоря, на взгляд Евы, скорее походило на комнатную игру. Они никогда не знали последствий своих маленьких умных выдумок: члены команды были подобны оркестрантам, изолированных в звуконепроницаемых комнатах — и только Ромер был способен добиться единства звучания мелодии, которую они играли.
Сильвия вернулась к столу в пальто и элегантной фетровой шляпке с пером, плотно надетой на голову.
— Ужинаем вместе? — спросила она. — Давай закажем бифштекс и красное вино.
— Боюсь, не получится, — раздался мужской голос. Они обе повернулись и увидели Морриса Деверо. Это был худой, язвительный молодой человек с тонкими чертами лица и преждевременной сединой в волосах, которые он зачесывал назад без пробора. Одевался Моррис аккуратно: сегодня на нем были темно-синий костюм и лазурный галстук. Иногда он носил блестящие ярко-красные рубашки.
— Мы едем в Брюссель, — сказал он Еве. — Пресс-конференция, министерство иностранных дел.
— А что с этой пачкой? — сказала Ева, показывая на газеты.
— Можешь расслабиться. Твоих мертвых моряков взяли в Ассошиэйтед Пресс. Хорошие деньги для нас, а о тебе завтра будет знать вся Америка.
Сильвия хмыкнула, попрощалась и ушла. Моррис принес Еве пальто и шляпу.
— В нашем распоряжении машина хозяина, — сказал он. — Его вызвали в Лондон. А нас, возможно, ждет неплохой обед.
Они поехали в направлении Брюсселя и быстро, без всякой задержки, миновали Брюгге. Но в Генте им пришлось съехать с главной на второстепенную дорогу в сторону Оденарда, поскольку главная дорога была заблокирована колонной военных машин. Грузовики с солдатами, легкие танки на платформах и, как ни странно, целая кавалерийская дивизия с лошадьми, всадниками, суетившимися на дороге и по обочинам так, будто шла подготовка к наступлению на поле боя XIX века.
В Брюсселе они оставили машину рядом с Северным вокзалом и, поскольку опаздывали на обед, взяли такси до ресторана на рю-Гретри, в котором Моррис заранее заказал места. Пресс-конференция была назначена на три тридцать в hôtel de ville.
[18]
Поскольку оставалось еще достаточно времени, Моррис подумал, что, возможно, они успеют съесть десерт.
Их пригласили к столику. Они заказали аперитив и стали изучать меню. Ева окинула взглядом остальных посетителей ресторана. Вокруг, как ей показалось, сидели бизнесмены, адвокаты, политики. Они ели, курили, пили, разговаривали, а пожилые официанты важно сновали туда-сюда с заказами. Ева обнаружила, что она здесь — единственная женщина. Была среда: возможно, бельгийки ходят в рестораны только по выходным. Она сказала об этом Моррису, который вызывал соммелье.
