Несколькими днями позже Моррис Деверо зашел в кабинет Евы в «Трансокеанской прессе» и протянул ей вырезку статьи из газеты «Вашингтон пост». Статья называлась «Русский профессор покончил с собой в вашингтонском отеле». Ева быстро пробежала ее глазами: русского звали Александр Некич. Он эмигрировал в США в 1938 году с женой и двумя дочерьми и работал адъюнкт-профессором на кафедре международных отношений в Университете Джона Хопкинса. Полиция была озадачена тем фактом, что он выбрал для самоубийства самый захудалый отель.
— Мне это ни о чем не говорит, — сказала Ева.
— Ты когда-нибудь слышала о Некиче?
— Нет.
— Твои друзья из ТАСС когда-нибудь упоминали о нем?
— Нет. Но я могу спросить их.
В тоне Морриса было что-то необычное. Вместо мягкой обходительности появилась непривычная жесткость.
— А это важно? — спросила Ева.
Моррис сел и немного расслабился. Он объяснил, что Некич был высокопоставленным офицером НКВД. Он сбежал в США после сталинской чистки 1937 года.
— Они сделали его профессором чисто формально — Некич никогда не преподавал. Несомненно, он — кладезь информации — был кладезью информации — что касается советских шпионов здесь, в Соединенных Штатах… — Моррис сделал паузу. — И в Британии тоже. Вот почему мы проявляли к нему большой интерес.
— Мне казалось, что мы все теперь сражаемся на одной стороне, — сказала Ева, понимая, насколько наивно прозвучали ее слова.
— Ну, так оно и есть. Но посмотри на нас — что мы здесь делаем?
— Черного кобеля не отмоешь до бела.
— Абсолютно точно. Тебе всегда будет интересно, что затевают твои друзья.
И тут ей пришла в голову мысль.
— А почему тебя беспокоит этот погибший русский? Это ведь не твой материал, не так ли?
Моррис забрал вырезку.
— Я планировал встретиться с ним на следующей неделе. Некич собирался рассказать нам о том, что происходит в Англии. Американцы получили от него все, что хотели — очевидно, что у него были интересные новости и для нас.
— Слишком поздно?
— Да… очень неудобно.
— Что ты имеешь в виду?
— Я бы сказал, что все выглядит очень подозрительно: как будто кто-то не хотел, чтобы Некич разговаривал с нами.
— И поэтому он покончил с собой. Очень вовремя.
Моррис слегка ухмыльнулся.
— Они чертовски ловкие, эти русские. Некич выстрелил себе в голову в запертом номере гостиницы, пистолет — в руке, ключ — в замке, окна закрыты. Но когда все выглядит по правилам, по высшему разряду, натуральным самоубийством, то обычно оно таковым не является.
«Интересно, — подумала Ева, — почему он мне все это рассказывает?»
— Они выслеживали его с тридцать восьмого года, — продолжил Моррис. — И наконец достали. Жалко, что не смогли подождать еще недельку… — Он скорчил насмешливо-грустную гримасу. — А я так мечтал о встрече с господином Некичем.
Ева промолчала. Все это было для нее внове. Ей стало интересно: бывал ли Ромер на подобных встречах. Насколько ей было известно, они с Моррисом должны были заниматься только «Трансокеанской прессой».
«Хотя, — подумала она, — откуда мне знать?»
— Люди из ТАСС не упоминали о каких-нибудь новых лицах в городе?
— При мне — нет.
— Окажи мне услугу, Ив, позвони своим русским друзьям, послушай, что они говорят о смерти Некича.
— Хорошо. Но они всего лишь журналисты.
— Никто в наше время не может быть «всего лишь».
— Правило Ромера?
Он прищелкнул пальцами и встал.
— Твоя заметка «Учения немецкого военного флота у берегов Аргентины» пошла хорошо. Она вызвала большое недовольство в Южной Америке, протесты посыпались отовсюду.
— Вот и замечательно, — сказала она уныло. — Курочка по зернышку клюет.
— Не грусти, Ив. Кстати, «наш великий и всемогущий» хочет видеть тебя. В закусочной «Эльдорадо» через пятнадцать минут.
Ева прождала Ромера в закусочной целый час. Эти встречи по служебной надобности казались ей очень странными. Так хотелось поцеловать его, коснуться его лица, подержаться с ним за руки, но вместо этого они обязаны были соблюдать правила приличия.
— Извини, что опоздал, — сказал Ромер, садясь напротив. — Ты знаешь, такого еще не было в Нью-Йорке, но мне кажется, за мной был «хвост». Может быть, даже два. Мне пришлось пойти в парк, чтобы убедиться в том, что я оторвался от них.
— Но кто мог приставить к тебе «хвост»? — Ева протянула под столом ногу и потерлась носком туфли об его икру.
— ФБР. — Ромер улыбнулся. — Мне кажется, Гувер озабочен ростом наших рядов. Ты видела Британский центр? Монстр из романа «Франкенштейн». Эй, ты лучше прекрати это, а то я возбуждаюсь.
Он заказал кофе, Ева попросила еще одну пепси-колу.
— У меня есть для тебя дело, — сказал Ромер.
Она прикрыла рот пальцами и тихо произнесла:
— Лукас… я так соскучилась.
Ромер пристально посмотрел на нее, она выпрямилась.
— Я хочу, чтобы ты съездила в Вашингтон. И познакомилась там с человеком по имени Мэйсон Хардинг. Он работает в пресс-центре Гарри Гопкинса.
Ева прекрасно знала, кем был Гарри Гопкинс. Правой рукой Рузвельта. Номинально его должность называлась министр торговли, но на самом деле он был советником ФДР, его посланником, помощником, глазами и ушами.
— Итак, я должна познакомиться с Мэйсоном Хардингом. Зачем?
— Обратись в пресс-центр — скажи, что ты хочешь взять интервью у Гопкинса для «Трансокеанской прессы». Возможно, тебе ответят отказом, но кто знает? Главное — это выйти на Хардинга.
— И что потом?
— Я тебе скажу.
Ева почувствовала легкий трепет приятного ожидания; то же самое ощущение она испытала, когда Ромер в Пренсло отправил ее одну в город. Странная мысль пришла ей на ум: «А может быть, мне на роду было написано стать шпионкой?»
— Когда мне ехать?
— Завтра. Договорись обо всем сегодня.
Ромер передал ей клочок бумаги с вашингтонским номером телефона.
— Это прямой номер Хардинга. Найди хорошую гостиницу. Может быть, я появлюсь и нанесу тебе визит. Вашингтон — интересный город.
И тут она вспомнила о вопросах Морриса.
— Ты знаешь что-нибудь об убийстве Некича?
Наступила короткая пауза.
— Кто тебе сказал об этом?
— Об этом было напечатано в «Вашингтон пост». Моррис спрашивал меня — он хотел знать, говорят ли что-нибудь об этом мои друзья из ТАСС.
