Бен, казалось, весь дрожал, так быстро работал его мозг. Он все повторял, что подобные вещи случаются в жизни торговца картинами только раз или два. Я сказал, что у меня туго с деньгами, а картины три года провалялись в моем чулане — надо же с ними что-то делать. В конечном счете, Бен предложил мне за них 300 фунтов, сказав, однако, что выручка от продажи самой большой картины целиком пойдет мне — он, правда, не может сказать, когда это произойдет: надо подождать, пока рынок придет в себя или пока подвернется настоящий покупатель либо покупатели. Он был почти бесконечно благодарен мне — не настолько, впрочем, чтобы проглядеть возможность хорошей сделки. Пауль Клее
[110]
, сказал он, очень болен, — и предложил мне еще сотню за моего маленького Клее. Я ответил, что пока подержу его у себя, большое спасибо.
Завтракал в ресторане, расположенном неподалеку от Би-би-си — ливерная колбаса и салат. Уже начинает сказываться нормирование продуктов? Перед этим — беседа о Джойсе с Джеффри Григсоном — человеком колючим, дерганным, — впрочем, я так расхваливал „Горизонт“
[111]
, что он отчасти смягчился.
Среда, 26 июня
Одним из наших новых коммандеров ОМР оказался Джеймс Вандерпол
[112]
, с которым я когда-то учился в школе. Все та же мощная, крепко сколоченная фигура, только теперь он обзавелся острой рыжей бородкой. Настоящая морская косточка и, по-моему, он испытывает неудобство, обнаружив меня среди своих подчиненных. Мы прогулялись с ним по Грин-Парку, повспоминали Абби. Он поделился со мной новостями о некоторых моих однокашниках, и я обнаружил, что утратил к ним какой бы то ни было интерес. Нынче вечером телефонный звонок от Дика Ходжа. Очень возбужден: записался в морскую пехоту. Я сказал, что служу в „Волнистом флоте“. И чем занимаешься? — спросил он. Сверхсекретно, ответил я. Как приятно с полной серьезностью произносить эти слова.
Понедельник, 8 июля
Годфри и Флеминг вызвали меня с Вандерполом и спросили, знает ли кто-нибудь из нас Лиссабон. Я ответил — да, Вандерпол — нет. „Ну, хоть один знает, — сказал Годфри. — Как бы там ни было вам придется поехать туда“. Я поинтересовался — зачем. Там появился герцог Виндзорский, сказал Годфри, бежал из своего дома во Франции вследствие приближения немецких и итальянских частей, и за ним нужно присматривать. Но разве посольство этим заняться не может? — спросил Вандерпол (я почувствовал что никуда ему ехать не хочется). Посол, по-видимому, представляет собой комок нервов, а представитель МИ-6 — запойный пьяница, ненавидимый всем посольским персоналом. Положение Герцога крайне деликатно, продолжал Годфри: на родину ему вернуться нельзя (по семейным причинам), а рисковать тем, что он попадет в лапы нацистов, мы не можем. Я сказал: „Мы с ним однажды встречались — в 1934-м, в Биаррице“. Флеминг взглянул на Годфри так, точно пари у него выиграл. „Я же говорил вам, что Маунтстюарт — тот, кто нам нужен“, — сказал он.
Я вернулся домой, сообщить новость Фрейе. Сказал, что никакая опасность мне не угрожает, — и, поскольку это Лиссабон, у нее возражений не возникло. „Сходишь в наш ресторан?“ — спросила она. Я ответил, что выпью там целую бутылку вина — за нас обоих.
Среда, 10 июля
Лиссабон. Мы с Вандерполом вылетели из Пул-Харбор на принадлежащем Береговой охране гидроплане „Сандерлэнд“, полет прошел без осложнений. Лиссабон кажется переполненным беженцами — всей сволочью Европы, ищущей возможности выбраться из нее, ничем не рискуя. Впервые меня одолевает странное чувство, что Лиссабон и Португалия это самый краешек Старого Света. Здесь, на этой его оконечности, сгрудились перепуганные перекати-поле, высматривающие в огромном, сверкающем океане хоть какие-то признаки безопасности.
Мы доложились в посольстве, где нас холодно принял и скупо проинструктировал человек по фамилии Стопфорд — так называемый Финансовый атташе, а на деле, глава МИ-6 в Португалии. 19 июня, когда падение Франции стало уже неминуемым, Герцог с Герцогиней покинули свою виллу под Антибом и вместе со слугами и кое-какими людьми из консульства прибыли на автомобилях в Мадрид. Там их в течение девяти дней поили и кормили обедами, а после они отправились в Португалию. Живут в доме португальского миллионера по имени Рикардо Эспирито Санто — в Кашкайше, это около часа езды от города. „Не понимаю, почему ОМР считает, будто способен сделать что-то, на что не способны мы, — ядовито сказал Стопфорд. — У нас есть в доме свои люди, подходы к нему перекрыты португальской полицией. Герцог и пукнуть-то не сможет без того, чтобы мы не услышали“.
Когда мы уходили, я сказал Вандерполу: „Ну и выпивоха, прелесть что такое“. „А на меня он произвел впечатление очень достойного человека“, — ответил Вандерпол. Мне почему-то кажется, что для работы в разведке Вандерпол не годится. Мы возвратились в наш убогий отель, называющийся, естественно, „Лондонским пансионатом“, — другого найти не удалось, — и Вандерпол завалился в постель, сказав, что у него, похоже, начинается инфлюэнца.
Четверг, 11 июля
У Вандерпола температура. Этим вечером был на приеме в посольстве и познакомился с человеком по фамилии Экклз
[113]
, который, похоже, играет здесь роль своего рода éminence grise
[114]
— он в курсе всех дел и очень скептически относится к способностям сотрудников посольства. Экклз регулярно видится с Герцогом, и у меня создалось впечатление, что дела там идут не очень гладко. Герцог не хочет уезжать отсюда, пока не определится его будущее, и пока сам он не получит точных гарантий касательно его и Герцогини статуса. „Все это так мелко, — сказал Экклз, — особенно с учетом пугающей ситуации, в которой мы оказались“.
[115]
Я повторил мою уже приевшуюся реплику насчет того, что встречался с Герцогом в Биаррице, и Экклз меня только что в объятия не заключил. Он немедленно пригласил меня пообедать завтра вечером на вилле. „То была просто мимолетная встреча“ — сказал я. „Это ничего не значит, — ответил Экклз. — Его окружают сомнительные финансисты и все они настроены пронемецки. Вы будете глотком свежего воздуха“.
Только что заглянул к Вандерполу, чтобы рассказать о новейшем развитии событий. Тот разозлился и запретил мне идти на виллу. Я сказал, что подобного рода приказы мне вправе отдавать только Годфри. Написал Фрейе о том, что мне предстоит отобедать с Дэвидом и Уоллис. Будет о чем рассказать.
