– Чего уж, говори, если зашел разговор.
– Нет, – отец покачал головой.
Она отстранилась и доверчиво посмотрела ему в глаза.
– Предлагаю обмен.
Он улыбнулся и погладил ее по руке.
– Не понимаю…
– Я тебе – про то, что мне рассказал Музычко. Ты мне – про то, что тебя гложет.
– Идет, – отец протянул развернутую ладонь, и Дайнека шлепнула по ней в знак одобрения.
– В общем, так… – Начав неопределенно, она тем не менее выложила всю историю за пару минут.
Когда пришла очередь Вячеслава Алексеевича, дело пошло куда трудней.
– Ты знаешь, что я обратился в службу безопасности с просьбой, как теперь говорят, пробить номера того «Бентли».
– Пробили? – спросила Дайнека.
– Пробили, – ответив, он замолчал.
– И что?
– На ней разъезжает субъект, от которого лично я предпочел бы держаться подальше.
– Кто он?
– Теперь – крупный предприниматель.
– А раньше? – Дайнека спросила потому, что чувствовала: под словом «теперь» скрывается какой-то особый, значимый смысл.
– Человек, погубивший много людей.
– Преступник?
– Да.
– И он сам всех губил?
– Такие, как он, все делают чужими руками.
– Понимаю. Но как это связано…
– С тобой? – Отец снова завел машину и тронулся с места. – Возможно, именно его голос ты слышала в квартире Тихонова.
– Почему «возможно»? Он поднялся на третий этаж и зашел в его квартиру. Думаешь, это он убил Полежаеву?
– Не думаю. Но связь существует.
– При чем же здесь я? – удивилась Дайнека.
– Все, кто так или иначе коснулся этой истории, подвергаются опасности. И если он побывал в квартире за пару дней до убийства – это что-нибудь да значит. Я просил тебя никому ничего не рассказывать. Ты не сберегла информацию, и я не знаю, насколько широко она разошлась.
– Думаешь, мне угрожает опасность?
– Не думаю. Просто уверен. У меня чутье на такие вещи. Особенно если это касается моей дочери, – он бросил взгляд на Дайнеку и тихо добавил: – Моей единственной дочери.
Она помрачнела и спустя минуту спросила:
– Скажешь его имя?
– Ефременко. Семен Михайлович Ефременко. На него не найти управы. Он очень опасен. Однажды я участвовал в сделке, в которой он имел свой интерес. Один очень уважаемый чиновник не поставил под договором свою подпись. Через несколько дней он исчез.
– Его не нашли? – спросила Дайнека.
– Нет, ни живого, ни мертвого. Все точно по Сталину: нет человека – нет проблемы.
– А сделка?
– Ее одобрил другой чиновник. И быстро все подписал.
Дайнека сказала:
– Ясно. И что теперь делать?
– Слушать меня и быть осмотрительней.
– Хорошо, папа. Я постараюсь.
– Меня беспокоит то, что ты совершенно не чувствуешь опасности и очень доверчива. Думаю, что визит Ефременко был санкционированным. Не стал бы человек его уровня с уже подмоченной репутацией средь бела дня вламываться в чужую квартиру.
– Тогда возникают вопросы: кто его впустил и что ему там было нужно.
– Правильно мыслишь, – улыбнулся отец. – В этом еще предстоит разобраться. Но я бы предпочел дождаться момента, когда все само собой выяснится.
Они заехали в магазин, купили мороженого, орехов и газировки, потом весь вечер смотрели телевизор. Дайнека заснула счастливой, потому что впервые за долгое время папа ночевал дома в своей спальне.
Часа в три ночи она проснулась оттого, что на нее кто-то смотрел. Включив ночник, увидела отца, который стоял в дверях ее комнаты.
– Настя заболела, – виновато сказал он. – Серафима Петровна вызвала «Скорую».
– Ты уезжаешь? – тихо спросила Дайнека.
– Только посмотрю, как она. Утром вернусь.
– Хорошо, папа. Я буду ждать. – Дайнека выключила ночник. Отвернулась к стене и беззвучно заплакала.
Глава 26
Это он
Это был еще один день без отца. Утром он позвонил и сообщил, что Настя серьезно больна.
«Ну, не разорваться же ему…» – решила Дайнека.
– Оставайся там, – сказала она. – Со мной все будет в порядке.
Чувство привычного разочарования ни в коей мере не относилось к отцу. В конце концов, Настя – его жена, хоть и гражданская. Кто знает, что у нее там. Может, чахотка. Такой вариант ее бы устроил. Дайнека улыбнулась и призналась себе в том, что она злюка.
Пока она варила и пила кофе, не отрываясь смотрела в окно. Сначала на старуху, которая сидела на балконе в инвалидной коляске. На этот раз она была укутана светло-серой пуховой шалью. Потом – на рабочих, которые выносили из их подъезда какие-то вещи и грузили в автобус «Мосфильма». Сначала туда занесли ламповый телевизор. Тот самый, с белыми крестиками на серебристом экране. Потом пару коробок, напольные часы и светотехнику. Когда понесли режиссерские мониторы, Дайнека заволновалась. Прислушалась и поняла, что все передвижения наверху ничем не напоминают те, что были при съемках.
Она бросилась к двери и, открыв ее, нос к носу столкнулась с Сергеем.
– Она добилась своего, эта старуха, – с отчаянием сказал он.
– Кто? – спросила Дайнека.
– Та, с первого этажа.
– Вера Ивановна?
– Она не только подписи собирала. Жаловалась во все инстанции. Участкового задолбала. Утром приехал хозяин и сообщил, что расторгает с нами договор аренды. Ему надоело объясняться с соседями и полицией.
– Старик Тихонов?
– Хозяин квартиры. Чтобы выглядеть убедительней, он сказал, что из его шифоньера украли костюм. Якобы Ленинскую премию он в нем получал. Я спрашиваю: где плечики от костюма? Он растерялся, а потом говорит – их украли вместе с костюмом.
– Думаешь, это только повод?
– Нисколько не сомневаюсь. Кому нужен старый шевиотовый костюм, попорченный молью?
– И что же теперь?
Сергей кивнул на лестничную площадку, где стояла радиола Эльзы Тимофеевны.
– Возвращаю «Ригонду».
Дайнека задумалась.
– Что теперь будете делать?
– Не знаю, – раздраженно ответил Сергей. – Там, – он посмотрел наверх, имея в виду тех, кто находился в квартире, или в целом начальство, – разберутся и что-нибудь придумают. Скорей всего, перепишут сценарий.
