– Но ведь Проня говорил, что за время войны у председателя в деревне много детей родилось.
– В романе об этом ничего нет. Зато про Манечкиного Митеньку все очень подробно. И если предположить, что в оригинальной рукописи есть что-то важное и это не попало в роман Тихонова, становится ясно, зачем Ефременко ее ищет.
– Прохор Федотович вчера сказал, что Маня вместе с сыном ушла из села и пропала. Больше ее никто не видел.
– Да, это сильно усложняет задачу… – Отец потер подбородок. – Черт… Побриться не успел. Впрочем, сегодня мне не надо на работу.
Дайнека улыбнулась.
– И мы весь день пробудем вдвоем?
– Если ничего не случится.
– Не надо меня пугать. Я и так все время чего-то жду…
– Чего-то плохого?
– Уж точно не хорошего, – мрачно заключила она.
– Я только о том и думаю, как разобраться во всей этой неразберихе с деревенскими родственниками. После смерти Савицкого Верка переехала в Шало. Там получила на сына метрику. Записала его рожденным в Шало и на свою фамилию – Ефременко. Возможно, потому, что боялась, что из-за отцовской фамилии гнев чистовитинских мужиков обрушится на мальчишку. Позже, когда она вторично вышла замуж, дала ему отчество отчима – Михайлович. Так Семен Андреевич Савицкий стал Семеном Михайловичем Ефременко. – Отец не по-доброму усмехнулся. – Чем больше узнаю про этого человека, тем больше им восхищаюсь.
– Что значит восхищаешься? – удивилась Дайнека. – Совсем недавно ты говорил, что он преступник.
– Это я так… Как говорится, ради красного словца. Считай, что слово «восхищаюсь» окрашено негативно.
Дайнека смотрела на него с восторгом.
– Я просто горжусь тобой. Как ты умеешь сказать!
Он снова обнял ее.
– Просто ты моя дочь. И ты меня любишь. – Вячеслав Алексеевич задумался, потом произнес: – Казалось бы, с такой репутацией сядь и затаись. А он рвется в политику. И ведь у него получается. Одной ногой он уже там.
– Ему семьдесят. Одной ногой он уже… сам знаешь где.
Отец похлопал ее по плечу.
– Вчера мы с тобой видели пример долголетия, так что, кто знает, сколько ему отпущено. Может, он проживет еще лет тридцать пять. Знаешь, бывшие деревенские дети, несмотря на голод, тяжелый труд и лишения, живут, как правило, долго.
– Думаешь, Митенька тоже жив?
– А почему бы и нет?
Она чуть-чуть помолчала и, не поднимая глаз, тихо сказала:
– Папа, прости меня, не могу не спросить. В квартиру Тихонова в ночь убийства приходили те, кто только что был здесь?
– Нет.
– Это точно?
– Я тебе когда-нибудь врал?
Даже будучи абсолютно уверенной в том, что отец говорит правду, Дайнека насмешливо улыбнулась.
– Последние две недели ты только и делал, что обманывал меня.
– Не обманывал, а вводил в заблуждение. Путал следы, как заяц по снегу. – Вячеслав Алексеевич подкатился поближе и обнял ее, не вставая с кресла.
– А я уже поверила в то, что совсем не нужна тебе.
Он погладил ее по щеке и поцеловал в голову.
– Об этом даже не думай. Я очень тебя люблю и никому не дам в обиду.
После этих его слов в комнату вошла Эльза Тимофеевна. В такой ранний час она была идеально причесана: волосок к волоску. На ней было платье цвета бордо с белым кружевным воротником и обязательной камеей, скрепляющей оба его конца. С невозмутимой улыбкой она сообщила:
– Доброе утро, чай на столе. Мы с Ниной ждем вас на кухне.
Глава 51
Флешбэк № 13
Село Муртук
январь 1948 года
Пришел новый, тысяча девятьсот сорок восьмой год. Близилось Рождество, а вместе с ним свадьба. Сама Манечка не знала, как к этому относиться. Проня ее любил, к Митеньке хорошо относился. Чего еще желать женщине, нагулявшей ребенка?
Сердце ее сжималось, когда говорили, что Митеньку она нагуляла. И сына было жаль, и себя. В такие моменты она вспоминала весеннюю ночь, когда пришла в колхозный коровник теленочка принимать. Зорька три дня как забеспокоилась, оглядывалась на живот, тревожно мычала. Телиться начала только под утро. Манечка приняла теленочка, обтерла ему ноздри и губы, чтобы слизь не попала в легкие, набросала побольше соломы. Когда собралась уходить, прискакал председатель Савицкий.
Зашел в коровник со строгим видом, поговорил про теленка. Потом зажал Манечке рот и в пустом стойле завалил ее на пол. Даже если бы могла, она бы не закричала, потому что знала – вокруг никого нет и на помощь ей никто не придет.
Когда председатель ушел, она поднялась с грязного пола, отряхнула с юбки солому. Посмотрела на теленочка, принесла Зорьке воды. Потом побрела домой.
* * *
Тетка Мария Саввична сшила Манечке красивое платье. Ткань, розовый поплин в белый горошек, Проня купил у бандеровцев, как и туфельки – белые лодочки на один размер больше, чем требовалось. Других-то взять было негде.
В туфельки Манечка подложила смятой газетки, чтобы ступня в носок не проваливалась. Надевала платьице и крутилась перед темным, в пятнышках зеркалом, что висело у нее на стене.
Как-то вечером, когда Митенька уже спал, в ее дверь постучали. Решив, что пришел Проня, она открыла не спросив. На пороге стоял красивый высокий русоволосый начальник из области.
– Вам кого? – спросила она, чувствуя, что от страха немеют губы.
– Вас. – Мужчина мял в руках богатую каракулевую папаху. – Меня зовут Эдмонд.
За его спиной в сенях открылась дверь, из нее выглянула соседка-бандеровка.
– Вот она я, – Манечка смотрела на него снизу вверх умоляющим взглядом. – Пожалуйста, не нужно сюда приходить.
– Красивое платье, – Эдмонд не скрывал своего восхищения. – И туфельки такие миленькие.
– Это мне жених, Проня Исаев, купил.
– Замуж выходите?
– На Рождество.
– Стало быть, до свадьбы всего несколько дней осталось? – Мужчина решительно шагнул в комнату и захлопнул за собой дверь.
Манечка отступила и вся сжалась. Он схватил ее и прижал к себе. Склонился, поцеловал в голову.
– Пожалуйста, отпустите меня…
Эдмонд отстранил ее от себя, взял обеими руками за плечи и прошептал:
– Выходи за меня замуж…
Она снова посмотрела на него снизу вверх.
– Пожалуйста, уходите. У меня жених есть, Проня Исаев.
– К черту твоего жениха, – он перешел на «ты». – К черту свадьбу!
– Тише, – прошептала она, стараясь не шевелиться, чтобы не спровоцировать его на более решительные действия.
