После окончания университета многие его протеже преуспели, другие потерпели неудачу. Но лишь один покончил жизнь самоубийством. Говорили, что Эллсворт Тухи оказывал на них благотворное влияние — потому что они никогда не забывали его; они приходили консультироваться с ним по многим вопросам годы спустя, они писали ему, их тянуло к нему. Они были как машины, которые не заводятся автоматически, кто-то со стороны должен помочь им в этом. У него всегда находилось время выслушать каждого.
Его жизнь была переполнена событиями и людьми, как городская площадь, и не оставляла ему времени для самого себя. У друга человечества не было ни одного близкого друга. Людей тянуло к нему — его ни к кому не тянуло. Он принимал всё. Его любовь была золотистой, мягкой, ровной, как огромное заполненное песком пространство, на котором ветру было всё равно, как передвигать дюны; песок лежал спокойно, а солнце всегда стояло в зените.
Из своих скромных доходов он умудрялся давать деньги многим организациям. Но было известно, что ни одного доллара он не ссудил частному лицу. Он никогда не просил своих богатых друзей помочь кому-то в беде, но получал от них большие пожертвования на благотворительные учреждения: ночлежки, центры для отдыха, дома для падших женщин, школы для дефективных детей. Он работал в правлениях всех этих учреждений — но бесплатно. Большое количество филантропических заведений и радикальных изданий, руководимых разными людьми, имели между собой единственное связующее звено, один общий знаменатель: неизменное присутствие имени Эллсворта Тухи. Он был своеобразной холдинговой компанией альтруизма, состоящей из одного человека.
Женщины не играли никакой роли в его жизни. Его никогда не интересовал секс. Нечастые тайные потребности приводили его к молодым, стройным, полногрудым глупым певицам, хихикающим официанточкам, сюсюкающим маникюршам, не очень умелым стенографисткам из тех, что носят алые или малиновые платья, небольшие шляпки на затылке и начёсывают светлые волосы спереди. К умным женщинам он был безразличен.
Он довольствовался утверждением, что семья — буржуазный институт, но не делал из этого далеко идущих выводов и не ратовал за свободную любовь. Секс был для него скучной темой. Он полагал, что люди придают слишком большое значение этой ерунде; она не стоит внимания; слишком много гораздо более важных проблем скопилось в мире.
Проходили годы, и каждый день его жизни был подобен небольшой монетке, терпеливо бросаемой в щель гигантского игрового автомата, бросаемой безвозвратно, без оглядки на комбинации цифр. Постепенно из многих его дел начало вырисовываться одно: он стал известным критиком по вопросам архитектуры. Он писал о строительстве зданий поочерёдно для трёх журналов, которые с шумом и перерывами выходили в течение ряда лет, а затем один за другим терпели крах: «Новые голоса», «Новые тропы», «Новые горизонты». Четвёртый — «Новые рубежи» — сумел выплыть. Эллсворт Тухи был единственным сохранившимся после трёх последовательных крушений обломком. Архитектурная критика, казалось, была заброшенным полем деятельности, мало кто стремился писать о строительстве, но ещё меньше было тех, кто читал. Тухи приобрёл репутацию неофициального монополиста. Лучшие журналы стали обращаться к нему, если возникала необходимость в чём-то связанном с архитектурой.
В 1921 году в личной жизни Тухи произошло небольшое изменение: его племянница Кэтрин Хейлси, дочь его сестры Хелен, переехала жить к нему. Его отец к тому времени уже давно умер, а тётя Аделина сгинула во тьме бедности какого-то небольшого городка; и ко времени, когда умерли родители Кэтрин, не осталось никого, кто бы позаботился о ней. У Тухи не было намерения держать её в своём доме. Но когда она сошла с поезда в Нью-Йорке, её простоватое личико на мгновение стало таким красивым, будто перед ней открылось её будущее и его отблески сияли на её лбу, словно она рада, горда и готова принять это будущее. Это был один из тех редких моментов, когда самый скромный из людей осознаёт, что значит чувствовать себя центром вселенной, и это знание делает его прекрасным, а мир — в глазах присутствующих — выглядит лучше из-за того, что в нём появился такой центр. Эллсворт Тухи увидел это — и решил, что Кэтрин останется с ним.
В 1925 году вышла его книга «Проповедь в камне», и с ней пришла слава. Эллсворт Тухи стал модным. Мало-мальски интеллектуальные хозяйки салонов боролись за него. Но были и те, кто его не любил и смеялся над ним. Но насмешки над ним приносили небольшое удовлетворение, потому что он всегда первым отпускал весьма рискованные шутки на свой счёт. Однажды на званом обеде некий важничавший глуповатый бизнесмен прислушивался некоторое время к серьёзным социальным теориям Тухи, а затем самодовольно сказал:
— Что ж, я не очень-то разбираюсь в этой интеллектуальной шелухе. Я играю на бирже.
— А я, — отозвался Тухи, — играю на бирже духа. И мошенничаю.
Самым важным следствием «Проповеди в камне» стал подписанный Тухи контракт на ежедневную рубрику в нью-йоркской газете Гейла Винанда «Знамя».
Контракт был совершенным сюрпризом для сторонников и противников Тухи и вначале обозлил всех. Тухи часто отзывался о Винанде без всякого почтения, а газеты Винанда называли Тухи любыми словами, лишь бы они были печатными. Но газеты Винанда не касались политики, если не считать политикой отражение самых больших предрассудков наибольшего числа людей, и это создавало неустойчивое, но вполне обозначенное направление противоречивости, безответственности, банальности и повышенной возбудимости. Газеты Винанда были против привилегий и за среднего человека, но в манере уважительной, никого не шокирующей; они уличали монополии, когда им это было надо; поддерживали забастовки, когда им это было надо, и наоборот. Они обличали Уолл-стрит и обличали социализм, разворачивали шумные кампании за кино без пошлости — и все с одинаковым смаком. Они были резкими и шумными, но по сути своей безжизненно вялыми. Эллсворт Тухи был слишком ярким явлением для страниц «Знамени».
Однако в кадровых вопросах «Знамя» отличалось той же неразборчивостью, что и в политике. Там работали все, кто мог понравиться публике или её значительной части. Кто-то сказал: «Гейл Винанд не свинья. Он всё сожрёт». Имя Эллсворта Тухи было связано с большим успехом, и публика внезапно заинтересовалась архитектурой; в «Знамени» не было специалиста по архитектуре, значит, «Знамя» возьмёт Эллсворта Тухи. Это был простой силлогизм.
Так вот и обрела существование рубрика «Вполголоса». «Знамя» объяснило её появление, возвестив: «В понедельник “Знамя” представит вам нового друга — Эллсворта М. Тухи, чью искромётную книгу “Проповедь в камне” вы все прочли и полюбили. Имя мистера Тухи связано с великой профессией — Архитектурой. Мы поможем вам понять всё, что вы захотите узнать о чудесах современного строительства. Следите за рубрикой “Вполголоса” начиная с понедельника. Она появится только в выпуске “Знамени”». О том, с чем ещё связано имя мистера Тухи, читателям не сказали.
Эллсворт Тухи никого не оповещал и никому ничего не объяснял. Он не обратил внимания на голоса друзей, которые кричали, что он продался. Он просто пошёл на работу. Один раз в месяц рубрика «Вполголоса» была посвящена архитектуре. Остальное время голос того же Эллсворта Тухи говорил то, что хотел сказать объединённым миллионам. Тухи был единственным служащим Винанда, которому условия контракта разрешали писать всё, что ему заблагорассудится. Он на этом настоял. Все сочли это огромной победой, все, но не Эллсворт Тухи. Он понимал, что это могло означать одно из двух: Винанд или с почтением склонился перед славой его имени, или слишком презирал его, чтобы ограничивать.
