X
Дождь кончился, но Питеру Китингу хотелось, чтобы он не кончался. Тротуары блестели, по стенам домов расползлись тёмные подтёки, а так как дождь прекратился, казалось, что город покрылся капельками холодного пота. Стемнело рано, и воздух казался плотным и тяжёлым. Это тревожило, как преждевременные морщинки на лице. В окнах домов плескался жёлтый свет. Китинг не попал под дождь, но продрог до костей.
Он рано вышел из конторы и пошёл домой пешком. Всё в конторе давно казалось ему нереальным. Реальными были только вечера, когда он крадучись проскальзывал наверх, в квартиру Рорка. Он сердито обрывал себя — почему проскальзывал, почему крадучись? — но знал: это именно так. Он именно крался и проскальзывал, хотя и делал вид, что ему нечего таиться. Он проходил через вестибюль дома Энрайта и поднимался на лифте, как служащий, выполняющий деловое поручение. Он всё равно чувствовал смутное беспокойство, желание оглянуться, страх, что его узнают. И чувствовал себя виноватым. Это не было чувство вины перед кем-то конкретным, это было хуже — как будто он был виноват сразу перед всеми.
Рорк давал ему эскизы, по которым его сотрудники делали подробные чертежи. Он выслушивал объяснения Рорка, запоминал, что отвечать на возражения, которые могли бы возникнуть у заказчиков. Он впитывал всё, как губка. Позже, когда он давал указания своим чертёжникам, голос его звучал, словно магнитофонная запись. Но ему было всё равно. Ни в чём, что исходило от Рорка, он не сомневался.
Сейчас он медленно шёл по улице. Воздух был напоён влагой. Казалось, дождь вот-вот начнётся, но на тротуар не упало ни единой капли. Он посмотрел вдаль и увидел пустоту на месте башен знакомых зданий. Казалось, здания скрыли не тучи; казалось, их поглотило серое, хмурое небо. Ему всегда было не по себе, когда он видел эту пустоту на месте растворившихся в небе зданий. Он опустил глаза и пошёл дальше.
Сначала он увидел туфли. Он понял, что женщина ему знакома, но поспешно отвёл взгляд от её лица, подчиняясь инстинкту самосохранения, и увидел туфли. Это были коричневые полуботинки на плоской подошве, оскорбительно дорогие, слишком чистые для грязного тротуара, не имевшие никакого отношения ни к сырой погоде, ни к изяществу. Потом он увидел коричневую юбку, сшитый на заказ пиджак, дорогой и холодный, как форма, руку в дорогой перчатке с дырой на пальце, нелепое украшение на лацкане пиджака — брошь в виде кривоногого мексиканца в красных панталонах — неуклюжая попытка смягчить строгость костюма; он увидел тонкие губы, очки, наконец, глаза.
— Кэти, — сказал он.
Она стояла у витрины книжного магазина. Она узнала его, но хотела дочитать название книги, которую рассматривала в витрине. Уголки губ поднялись в приветственной улыбке, но повернулась она к нему не раньше, чем дочитала название. Улыбка была приветливой, не натянутой, но и не радушной — просто приветливой.
— Господи, да это же Питер Китинг, — сказала она. — Привет, Питер.
— Кэти… — Он был не в силах ни подать руку, ни подойти к ней ближе.
— Какой случай, кто бы мог подумать; да, Нью-Йорк в этом отношении похож на все маленькие городки — просто идёшь по улице и встречаешь знакомого. Хотя других прелестей маленького города он лишён. — Она говорила спокойно, без напряжения.
— Что ты здесь делаешь? Я думал… Я слышал… — Он знал, что ей предложили хорошую работу в Вашингтоне и она переехала туда два года назад.
— Я здесь по делу. Завтра еду обратно. И я этому, в общем, рада. В Нью-Йорке нет жизни, это болото.
— Что ж, тебе нравится работа, это радует… то есть… ведь ты именно это имела в виду?
— Работа? Какая чушь. Вашингтон — единственный цивилизованный город в стране. Не знаю, как можно жить в другом месте. Ну а ты чем занимаешься, Питер? На днях я видела твоё имя в газете — что-то важное…
— Я… я работаю… А ты почти не изменилась, Кэти, правда… то есть лицо… ты выглядишь, в общем, как всегда…
— Ну, другого лица у меня нет. И зачем говорить о переменах, если ты не видел человека всего год-два? Вчера я случайно встретила Грейс Паркер, она тоже начала разглядывать меня, просто не могла без этого обойтись. Я заранее знала, что она скажет: «Ты так хорошо выглядишь, совсем не постарела, правда, Кэтрин». Люди так провинциальны.
— Но… ты в самом деле хорошо выглядишь… и… я рад тебя видеть…
— Я тоже рада тебя видеть. Как твоя работа?
— Трудно сказать… Ты, наверное, читала о Кортландте… Я занимаюсь Кортландтом…
— Да, конечно. Именно об этом я и читала. Это здорово, Питер. Заниматься настоящим делом, не ради денег или личной выгоды, а на благо общества. Архитекторам пора бы перестать халтурить ради денег и начать тратить больше времени на государственное строительство, решать более широкие задачи.
— Да большинство архитекторов схватились бы за это, если бы могли, но это совсем не просто, двери там не для всех открыты…
— Да, да, знаю. Просто невозможно объяснить непрофессионалу наши методы работы. Вот откуда берутся глупые, надоедливые жалобы. Тебе не стоит читать «Знамя» Винанда, Питер.
— Я и не читал его никогда. Какое это вообще имеет отношение к… Не знаю, почему мы об этом заговорили, Кэти.
Он подумал, что не вправе ждать от неё какого-то особого отношения, или, если уж говорить об особом отношении, то скорее должен ожидать лишь презрения или гнева, на какие она только была способна. Хотя одного он всё-таки ждал от неё: он ждал, что она будет говорить с ним через силу. Но этого не случилось.
— Нам действительно надо бы о многом поговорить, Питер. — Эти слова воодушевили бы его, если бы не лёгкость, с которой она их произнесла. — Но не можем же мы стоять здесь весь день. — Она взглянула на свои часики: — У меня ещё есть примерно час, может, угостишь меня чашечкой чая? Тебе бы не помешала чашка горячего чая, ты, кажется, замёрз.
Она первый раз заговорила о том, как он выглядит. Сказала и взглянула равнодушно. Он подумал о том, что даже Рорк был поражён произошедшей в нём переменой.
— Да, Кэти. Было бы неплохо. Я… — Он пожалел, что не догадался предложить это первым; именно это им и нужно сделать. Ему было досадно, что она решила так правильно и так быстро. — Пойдём в какое-нибудь хорошее, тихое место…
— Пойдём к Торпу. Это недалеко, за углом. У них вкусные сандвичи с кресс-салатом.
Когда они переходили улицу, она взяла его под руку — и отпустила на другой стороне. Она сделала это автоматически. Даже не заметив. На стойке в кафе Торпа стояли пирожные и конфеты. Ослепительно сверкала ваза с засахаренным миндалём — конфеты были белого и зелёного цвета. Пахло апельсиновой глазурью. Свет был приглушён — душная оранжевая дымка окутывала помещение. Из-за запаха глазури свет казался липким. Слишком маленькие столики были тесно сдвинуты.
Он сел, глядя на кружевные бумажные салфетки на чёрной стеклянной поверхности стола. Но взглянув на Кэтрин, понял, что можно отбросить осторожность: она не замечала его испытующего взгляда. Ей было всё равно, на неё он смотрит или на женщину за соседним столиком. Казалось, она не ощущает саму себя.
