— Ах, неужели? — сказала миссис Данлоп. Судя по выражению её лица, в этот момент она явно предпочитала архитектуру всем прочим искусствам.
— А вот здесь, — сказал Китинг, остановившись перед изображением старой карги, которая сидела на обочине дороги и, разувшись, ковыряла пальцы ног, — здесь искусство выступает в роли социально-критического документа. Восприятие такого искусства требует смелости.
— Какая великолепная картина! — вставила миссис Данлоп.
— Да-да, именно смелости. Это редкое качество… Говорят, что Моусон умирал от голода на своём чердаке, когда миссис Стювесант открыла его. Помочь становлению молодого таланта — это так благородно!
— Да, это возвышает, — согласилась миссис Данлоп.
— Если бы я был богат, — мечтательно проговорил Китинг, — то у меня было бы такое хобби. Я устраивал бы выставки молодых художников, финансировал концерты молодых пианистов, заказал бы постройку дома начинающему архитектору…
— А знаете, мистер Китинг, ведь мы с мужем собираемся построить небольшой домик на Лонг-Айленде.
— Да что вы говорите? Миссис Данлоп, вы так мило доверили мне эту новость. Вы ещё так молоды, извините за такие слова. Вы не боитесь, что я начну докучать вам, стараясь заинтересовать вас моей фирмой? Или избавили себя от такой напасти, уже подыскав архитектора?
— Отнюдь не избавила, — любезно отвечала миссис Данлоп. — И, честно говоря, вовсе не боюсь такой напасти. За последние дни я много думала о фирме «Франкон и Хейер». Я слышала о них столько хорошего!
— О, вы так любезны, миссис Данлоп.
— Мистер Франкон — великий архитектор.
— О да!
— А что такое?
— Нет, ничего. Решительно ничего.
— Вы всё же скажите.
— Вы действительно хотите это услышать?
— Да, разумеется.
— Видите ли, Гай Франкон — это просто громкое имя. Он сам вообще не будет заниматься вашим домом. Это один из профессиональных секретов, который мне не следовало бы разглашать, но в вас есть нечто такое, что заставляет меня быть с вами откровенным. Все лучшие дома, созданные в нашей фирме, спроектировал мистер Штенгель.
— Кто?
— Клод Штенгель. Вы не слышали этого имени, но непременно услышите, если у кого-нибудь хватит смелости открыть его. Понимаете, всю работу делает он, он и есть настоящий, хоть и незаметный, талант, но Франкон ставит свою подпись и стяжает все лавры. Так делается повсюду.
— Но почему мистер Штенгель терпит такое?
— А что ему остаётся делать? Никто не хочет предоставить ему возможность работать самостоятельно. Вы же знаете, как устроены большинство людей — все хотят идти проторёнными путями и готовы заплатить втридорога за тот же товар, лишь бы на нём стояло клеймо известной фирмы. Смелости им не хватает, миссис Данлоп, смелости. Штенгель великий мастер, но очень немногим дано это понять. Он готов открыть собственное дело, если только найдётся выдающаяся личность вроде миссис Стювесант, которая предоставит ему такой шанс.
— Надо же! — воскликнула миссис Данлоп. — Как интересно! Расскажите-ка поподробнее.
И он рассказал. К тому времени, как они закончили осмотр творений Фредерика Моусона, миссис Данлоп уже трясла его руку и говорила:
— Так любезно, так изумительно мило с вашей стороны! Вы уверены, что не попадёте в неловкое положение перед вашей фирмой, если устроите мне встречу с мистером Штенгелем? Я сама всё как-то не осмеливалась это предложить, а вы так добры, что, надеюсь, не рассердитесь на меня за это, ведь правда? Вы проявили такое бескорыстие, на которое никто на вашем месте не отважился бы.
Когда Китинг подошёл к Штенгелю с приглашением отобедать с миссис Данлоп, тот выслушал его, не проронив ни слова. Затем он резко тряхнул головой и столь же резко спросил:
— А ты-то с этого что будешь иметь?
Китинг не успел ответить. Штенгель внезапно выпрямился.
— Ага, — сказал он. — Всё ясно. — Он снова наклонился, скривив губы в презрительной усмешке. — Хорошо. Я приду на этот обед.
Когда Штенгель уволился от Франкона и Хейера, открыл собственное бюро и, тут же получив свой первый заказ от Данлопов, приступил к проектировке их дома, Гай Франкон сломал линейку о край стола и заорал, повернувшись к Китингу:
— Какой негодяй! Какой гнусный негодяй! После всего, что я для него сделал!
— Чего же ты хочешь? — спросил Китинг, развалившись в низком кресле. — Такова жизнь.
— Вот чего я никак в толк не возьму — как этот вонючка пронюхал о заказе? Ведь прямо из-под носа у нас увёл!
— Я никогда ему особенно не доверял. — Китинг пожал плечами. — Натура человеческая…
В голосе Китинга звучала неподдельная обида. Ведь он так и не дождался благодарности от Штенгеля. На прощание тот лишь бросил ему: «А ты ещё больший мерзавец, чем мне казалось. Что ж, будь счастлив! Из тебя получится великий архитектор».
Так Китинг получил место главного проектировщика у Франкона и Хейера.
Франкон отметил это событие небольшой скромной оргией в одном из уютных дорогих ресторанов.
— Через пару лет, — всё твердил он, — через пару лет мы такое закрутим, Пит… Ты славный парень, и я тебя люблю, и я для тебя готов на всё… Разве я тебе не помогал?.. Ты ещё такое увидишь… через пару лет…
— Гай, у тебя галстук съехал набок, — сухо заметил Китинг. — И не поливай коньяком жилетку…
Получив первое задание по разработке проекта, Китинг вспомнил о Тиме Дейвисе, о Штенгеле, о других, которые к этому стремились, боролись, старались — и ничего у них не получилось. Ибо всех победил он, Питер Китинг. Его переполняло чувство торжества — ведь он получил ощутимое доказательство собственного величия. И тут он заметил, что сидит в своём кабинете со стеклянными стенками совсем один и смотрит на чистый лист бумаги. Совсем один. Что-то прокатилось из горла в желудок, холодное, пустое. Это было знакомое ощущение полёта в пропасть. Он облокотился о стол и прикрыл глаза. До этого момента ему как-то не вполне верилось, что от него действительно ждут, чтобы он на этом листе бумаги что-то изобразил… что-то создал.
Собственно, требовалось создать совсем небольшой коттедж. Но дом никак не вырастал перед его мысленным взором. Более того, очертания будущего строения предстали перед ним в виде глубокой ямы в земле. И такую же яму он почувствовал в себе самом — пустоту, в которой только бессмысленно трещали о чём-то Штенгель и Дейвис… Об этом доме Франкон сказал ему: «В нём должно быть благородство, понимаешь, благородство… никаких выкрутасов… строгая гармония… И не вылезай из сметы». Это, по представлениям Франкона, и означало «дать проектировщику общую концепцию и предоставить ему возможность самостоятельно проработать детали». В холодном оцепенении Китинг представил себе, как клиенты смеются ему в лицо; он услышал тихий, но полный силы голос Эллсворта Тухи, призывающий его обратить внимание на великолепные возможности, открывающиеся в области сантехники. Все сооружения, возведённые человеком на земле, стали ему ненавистны. Он ненавидел сам себя за то, что избрал профессию архитектора.
