Для самого Вячеслава Алексеевича эта измена была самой отвратительной потому, что случилась в квартире, где жила его дочь. Такого он простить не мог, хотя во всем винил одного себя.
– Славик… – Настя осторожно напомнила ему о себе.
– Прости, задумался…
Уже несколько дней они жили в разных комнатах. Настя – в их общей спальне, Вячеслав Алексеевич – в пустующей комнате дочери. Он старательно избегал встреч. Утром, наскоро выпив кофе, сваренный притихшей Серафимой Петровной, уезжал на работу. Вечером допоздна засиживался в офисе и только к полуночи возвращался домой. При мысли о том, что можно переночевать в городской квартире, он болезненно морщился и отправлялся на дачу.
– Славик…
Они сидели друг против друга за столом в гостиной. Серафима Петровна предупредительно прикрыла кухонную дверь, не забыв оставить щелку, чтобы не пропустить ни слова.
– Начну с того, что успокою тебя… – Вячеслав Алексеевич говорил очень сдержанно. – Ты не моя собственность и сама вправе решать….
– Ну, я не зна-а-аю…
– Сначала дослушай.
Вячеслав Алексеевич был удивительно спокоен.
– Я знал, что рано или поздно такой разговор случится, и давно к нему подготовился. Нам необходимо расстаться.
– Славик, родненький, за что?!
– Не «за что», а «почему». Я не имею права ломать твою жизнь. Ты должна быть счастлива, встретить молодого красивого парня, выйти замуж, завести детей. Пока я рядом с тобой, это невозможно.
– Ты мне совсем не мешаешь, – простодушно ответила Настя, но кухонная дверь сердито хлопнула, и она прикусила язык. – Прости меня, я больше не буду!
Это нелепое обещание не только не рассмешило Вячеслава Алексеевича, но и добавило уверенности в том, что его гражданская жена – сущий ребенок, и он совершает преступление, пользуясь ее молодостью.
Несколько ночей, которые он провел в одиночестве, были посвящены размышлениям и попыткам разобраться в себе. Он всерьез опасался, что сознательно выкидывает Настю из своей жизни в надежде освободить место. Вячеслав Алексеевич надеялся, что в семью вернется жена. Боялся в это верить… и верил.
И все же он принял, как ему казалось, правильное решение.
– Я ухожу. Ты, – он говорил очень мягко, – ты останешься здесь. Разумеется, вместе с Серафимой Петровной.
– Но ведь это твой дом, – Настя недоверчиво посмотрела ему в глаза. За все время разговора она сделала это впервые.
– Нет.
– Что ты имеешь в виду? Дом чужой?
– Этот дом – твой.
– Конечно, ты всегда мне так говорил…
– Так и есть. Я переоформил его на тебя. Ты свободна, у тебя есть дом и немного денег. Живи, работай, учись. Будь счастлива.
– Славик… Ты не врешь?
– Нет, – Вячеслав Алексеевич улыбнулся.
– Мама… – от радости у Насти пересохло в горле. – Мама… Мама! – закричала она и побежала на кухню.
Перед ней распахнулась дверь, цепкая рука Серафимы Петровны энергично втащила ее внутрь. После чего дверь со стуком захлопнулась.
Вячеслав Алексеевич поднялся к себе. Он не ожидал, что объяснение отнимет так много сил. К счастью, все случилось достаточно быстро.
В этот момент на кухне разыгрывалась настоящая буря.
– Дура безмозглая! – Серафима Петровна схватилась за голову. – Какую бестолочь я родила… За что же мне такое наказание! – не сдержавшись, она заплакала.
– Мама! Он оставил нам дом! Славик переоформил его на меня.
– Чему ты радуешься, малоумная?
– Теперь мы свободны! Сами себе хозяйки!
– Ты подумала, что с нами будет? Когда ты садишься за стол и просишь у меня икорки красненькой или ветчинки, знаешь, сколько все это стоит? Ты хоть раз задумывалась, сколько стоят продукты? А тряпки твои, шубки норковые да песцовые, духи-помады?! А?! Отвечай!
Серафима Петровна рухнула на стул и схватилась за сердце.
– Подумала о том, что теперь нужно искать работу?
– Да ну…
Мать трагически покачала головой:
– Божечки мои, как жить-то будешь, дуреха…
– Не знаю, мама… Что мне теперь делать?
– Иди к Вячеславу Алексеевичу, скажи: поняла – любишь только его. Скажи, что мечтаешь о сыне. И чтоб непременно на него был похож. Скажи, что не нужен тебе этот дом.
– Ну нет! – отчаянно возразила дочь, но тут же получила сильнейшую оплеуху.
– Заткнись!
От неожиданности Настя разрыдалась, но мать немедленно прижала ее к себе и ласково зашептала:
– Детонька моя бедная. Ступай к нему и сделай, как я сказала. У мамы сердце болит за тебя, мама не научит плохому.
Назавтра Настя сидела в гостиной уже в семь утра. Серафима Петровна встала еще раньше. Из кухни доносился запах ванильных булочек. Против них Вячеслав Алексеевич никогда не мог устоять, особенно если их подавали с какао.
В семь сорок пять по лестнице сбежал Вячеслав Алексеевич, ему казалось, что в это утро начинается новая счастливая жизнь.
– Доброе утро, Вячеслав Алексеевич. Какао, булочек ванильных? – Серафима Петровна расплылась в милейшей улыбке.
– Не откажусь!
Он впервые не поцеловал Настю при встрече. Поймав себя на этом, Вячеслав Алексеевич радостно улыбнулся.
Однако Насте стало не по себе.
– Сла-а-авик…
– Что?
– Я не хочу…
– Не понял?
– Я не хочу этого дома. Я люблю только тебя.
Вячеслав Алексеевич обреченно сел на диван. Все, что сказала ему Настя, выслушал молча, не возражая и не поднимая на нее глаз.
Вячеслав Алексеевич вышел из дома. Сел в машину, долго подстраивал под себя сиденье. Со вчерашнего вечера многое изменилось. Пытаясь разобраться в себе, он вдруг понял: случилось то, что должно было случиться. Он разлюбил Настю.
Всю дорогу в аэропорт Вячеслав Алексеевич задавал себе один и тот же вопрос: а любил ли он ее вообще? И сам себе честно признавался: не любил, а только тешился поразительным сходством Насти со своей первой женой Людмилой. Эгоистически использовал ее красоту и ее молодость.
«Это расплата за малодушие, за слабость, за постыдное мужское тщеславие, – Вячеслав Алексеевич усмехнулся. – Еще бы, иметь рядом женщину моложе себя на двадцать пять лет – мечта любого мужика старше пятидесяти…»
– На пороге любви… – он пропел дурацкую фразу из давно забытой песенки. – Смешо-о-он, старый дурак. Смешо-о-он…
Взглянув на часы, он прибавил скорость, регистрация на рейс в Нижневартовск заканчивалась через пятнадцать минут.
