– Давно не виделись, по городу покатались А ты во сколько вернулась?
– В одиннадцать.
Опустив глаза, Дайнека заставила себя замолчать. У нее не было времени обдумать случившееся, Джамиль появился слишком внезапно. И теперь, стоя перед Ириной, она чувствовала себя виноватой. Казалось, разоблачив Владимира Козырева, она сломала ее счастье.
Через весь стол, по диагонали неторопливо прополз упитанный таракан. За ним – другой, чуть поменьше…
– Совсем обнаглели. Еще немного – и они начнут греметь крышками кастрюль, – Ирина поставила на стол свой бокал. – Не мучайся. Он все рассказал. И про жену, и про детей…
– Что же теперь? – Дайнека опустилась на стул.
– Ничего, – Ирина заплакала. – Мне очень плохо, Дайнека. Я больше не хочу быть одна. Не хочу… – она потянулась к бутылке, чтобы налить водки, и уронила бокал. Уставившись на осколки, тихо сказала: – Все разбилось… разлилось… сломалось… Все.
В ее голосе прозвучала неподдельная горечь.
– Прошу тебя, не надо. Все образуется. Уж лучше оставаться одной… – Дайнека не нашла других слов утешения.
– А своей сестре ты что посоветуешь?
– Ира, у них двое детей, я не имею права советовать.
– Прости. Я эгоистичная сволочь. Все, на что я годна, – только работа. Работа – мой муж, мой ребенок. В конце концов, каждый должен делать свое дело. Только так можно жить. А счастье… Кто сказал, что человек непременно должен быть счастлив? Он должен стремиться к счастью… Стремиться… – Ирина говорила медленно, с паузами, словно уговаривая себя. – Любовь – величайшее заблуждение. Мы любим потому, что хотим любить. И тут уж как повезет. Все зависит от того, кто в этот момент подвернется. Мне в этом никогда не везло.
– Это неправда.
– Что? – Ирина подняла голову.
– Про любовь – это неправда! – твердо повторила Дайнека. – Любишь оттого, что не можешь не полюбить. Все давно решено. Однажды появляется он, и ты уже знаешь, что это он, и не можешь не полюбить.
– Так просто? Тогда почему у меня одни проколы? Скажи!
– Ты все перепутала. Его еще нет, – сказала Дайнека. – Или ты не узнала его.
– Дуры мы, дуры… – Ирина задумчиво покачала головой.
В дверном проеме возник взъерошенный Эдик.
– Любо-о-овь… величайшее заблужде-е-ение… – казалось, он близок к истерике. – Любовь – это когда про себя забываешь, это сострадание, это умение понять. Это… – не справившись с собой, он зарыдал.
– Что ты… Успокойся.
– Рита! – он говорил отрывисто и гортанно. – Вот кто любил! Рита! Я не хочу жить! Я… не… хочу… больше жить…
– Пойдем, пойдем в комнату, – заволновалась Ирина.
– Ира, зачем мне жить дальше?! Зачем? Для кого? – Эдик схватился руками за голову.
Поддерживая его под локти, девушки медленно повели его в комнату. Добравшись до места, Марцевич обессиленно упал на диван. Ирина заботливо укрыла его пледом. Потом они с Дайнекой тихо разошлись по своим комнатам.
– Не спишь? – В комнату к Дайнеке заглянула Ирина.
– Нет. Заходи.
– Мне сейчас позвонили из управления.
Дайнека села в кровати.
– Насчет участкового?
– Да, того, что застрелил соседа Старкова.
– Ну?
Ирина села на кровать и негромко сказала:
– Его фамилия Турусов.
– Погоди-погоди, – Дайнека затрясла головой. – Я не понимаю. Ты сказала Турусов?
– Андрей Николаевич Турусов, двадцать пятого года рождения.
– Значит, это не кандидат?
– Отец нашего шефа.
Спустив ноги на пол, Дайнека уставилась в угол.
– Ерунда какая-то…
– Не знаю, как комментировать, и что за этим стоит… – Ирина немного помедлила, потом все же сказала: – Мой информатор вкратце рассказал, за что его чуть не упекли за решетку. Похоже, тот мужик, рабочий с кладбища, не нападал на него с ножом. Во всяком случае, защите Турусова не удалось подтвердить факт нападения.
– Тогда за что он застрелил этого человека? – спросила Дайнека.
– Уж точно не за то, что тот на него напал.
– Может, случайно выстрелил?
Ирина категорически возразила.
– В деле есть интересное свидетельство одного забулдыги. Он утверждал, что убитый хвастался во дворе какими-то драгоценностями. Этот дядя Саша показывал…
– Орден! – выпалила Дайнека. – Точно орден! Старков говорил, что он снял его с мундира Резанова.
– Нет, – сказала Ирина. – Он показывал женское украшение. И Турусов видел его. Но больше его никто никогда не видел, и после гибели дяди Саши его не нашли.
– Думаешь, его взял участковый?
– Ничего не думаю. И тебе не советую. Сейчас, перед выборами, нам эту историю ворошить нельзя. Да и какой в этом смысл? Прошло столько лет.
– Нет! – воскликнула Дайнека. – Все равно интересно…
Ирина осадила ее строгим взглядом:
– Не заставляй меня жалеть о том, что я тебе рассказала.
* * *
В дверь постучали.
– Войдите, – Монгол поднялся с кровати.
В комнату вошел Воропай, пожал ему руку и сел в кресло.
– Слышал, ты вернулся под утро? Стало быть, нашел свою девушку?
– Нашел, – Монголу не хотелось говорить об этом. – Послушай, у меня к тебе дело.
– Давай.
– Мне нужен костюм и ботинки.
– Не проблема.
– По-настоящему дорогой костюм и дорогие ботинки.
Воропай усмехнулся:
– У меня других нет.
– Я заплачу, – сказал Монгол. – Просто знаю, таких мне здесь не купить.
– Это уж точно… – Воропай окинул его взглядом. – Тебе повезло, что мы одного роста, – он встал с кресла и снова посмотрел на Монгола. – Чтобы произвести на нее впечатление, тебе нужны дорогие часы.
Монгол кивнул и добавил:
– А еще сорочка и галстук.
Дойдя до двери, Воропай обернулся:
– Галстук? С кем ты встречаешься?
– Интеллигентная девушка, – улыбнулся Монгол. – Потом познакомлю.
Когда Монгол вернулся в комнату, на нем был серый костюм тонкой шерсти, лаковые ботинки, белая сорочка и галстук. На руке – дорогие часы известной швейцарской марки. Бросив в кресло кашемировое пальто, он прошел в ванную. Критически оглядел себя, взял гель, нанес на волосы и зачесал их назад, после чего надел очки. Затем вернулся в комнату.
Там его ждал Воропай.
