– Да, все о своей встрече с Негусом у лифта отеля. То, что он скрыл, касается его самого. Почему он не сказал в столовой о шерри? Я дважды задавал ему этот вопрос, и дважды он уходил от ответа. Только все больше раскаивался, вполне искренне, кстати. Ложь ему претит, но и заставить себя сказать всю правду он не может. Нет, он чего-то недоговаривает! А недоговорка – самая эффективная форма лжи: ее невозможно опровергнуть.
Пуаро внезапно усмехнулся.
– А вы, Кэтчпул, решили, значит, защитить его от Эркюля Пуаро, который безжалостно давил на беднягу, выжимая из него информацию?
– Судя по его виду, он уже дошел до крайнего предела. И потом, то, что он от нас скрывает, по его мнению, никак не относится к нашему делу, но зато касается его лично и доставляет ему немалое смущение. Он человек совестливый, склонный к переживаниям. Чувство долга не позволило бы ему утаить от нас ничего такого, что он сам считал бы важным.
– Из-за того, что вы его отослали, я лишился возможности объяснить ему, насколько важной может оказаться та деталь, которую он от нас скрывает. – Пуаро повысил голос и глядел на меня сердито, не скрывая раздражения. – Даже я, Эркюль Пуаро, еще не разобрался, что тут важно, а что второстепенно. Вот почему я должен знать все. – Он встал. – А теперь я возвращаюсь в «Плезантс», – закончил он внезапно. – Их кофе лучше, чем в отеле месье Лаццари.
– Но ведь сюда едет брат Ричарда Негуса, Генри, – запротестовал я. – Мне казалось, что вы хотите с ним побеседовать.
– Я нуждаюсь в перемене декораций, Кэтчпул. Мне необходимо оживить мои маленькие серые клеточки. Если я сейчас не отвезу их куда-нибудь в другое место, в них произойдет застой.
– Чепуха! Просто вы надеетесь встретить там Дженни или услышать о ней что-то новое, – сказал я. – Пуаро, я уверен, приплетая к этому делу Дженни, вы только запутываете его еще больше. Вы и сами это знаете, иначе не боялись бы признаться, что отправляетесь в «Плезантс» именно в надежде найти ее там.
– Возможно, возможно. Но что еще остается делать, пока убийца на свободе? Приведите мистера Негуса в «Плезантс». Я поговорю с ним там.
– Что? Он же едет из самого Девона. Вряд ли ему улыбается, едва приехав, тут же срываться с места и…
– А что ему улыбается, еще один труп? – съязвил Пуаро. – Задайте ему этот вопрос!
Но я решил, что не стану задавать мистеру Генри Негусу подобных вопросов, а то он еще повернется ко мне спиной и уедет восвояси, решив, что в Скотленд-Ярде все сошли с ума.
Глава 7
Два ключа
Пуаро вошел в кофейню и обнаружил, что там полно людей, сильно пахнет табачным дымом и чем-то сладким, вроде сиропа для блинчиков.
– Мне нужен столик, а они все заняты, – пожаловался он Фи Спринг, которая сама только что вошла и стояла у деревянной вешалки, перекинув пальто через руку. Когда она стянула с головы шляпку, ее непокорные волосы затрещали и несколько мгновений стояли дыбом, пока не сдались действию силы притяжения. Эффект был довольно забавный, подумалось Пуаро.
– Ну, значит, придется вам подождать, верно? – сказала она весело. – Не могу же я гнать на улицу клиентов с деньгами, даже ради знаменитого сыщика. – Тут она снизила голос до шепота. – Мистер и миссис Осессил скоро уходят. Вы можете занять их место.
– Мистер и миссис Осессил? Любопытная фамилия.
Фи засмеялась его словам, потом зашептала снова:
– «О, Сесил», – только и твердит она целый день, его жена. Муж, бедняга, и рта не может раскрыть без того, чтобы она его не одернула. Скажем, он говорит, что хотел бы яичницу и тосты, так? И тут же она: «О, Сесил, только не яичницу с тостами!» Да ему и рот раскрывать незачем! Вот заходят они в кафе, он садится за первый попавшийся столик, а она сразу: «О, Сесил, только не сюда!» Конечно, ему приходится говорить, что он хочет то, чего совсем не хочет, и не хочет того, что хочет. Я бы на его месте так делала. Я все жду, когда он наконец поставит ее на место, но, видно, не дождусь. Никчемный он мужик, по правде говоря. Мозги как гнилая капуста. Наверное, потому она и твердит свое «О, Сесил!».
– Если он сейчас не встанет, я сам скажу ему: «О, Сесил!» – заявил Пуаро, чьи ноги ныли и от долгого стояния, и от подавляемого желания сесть.
– Они уйдут раньше, чем сварится ваш кофеек, – сказала Фи. – Видите, она уже поела. Оглянуться не успеете, как она своим «О, Сесил!» начнет подгонять его к выходу. А что вы делаете здесь в обед? Погодите-ка, я, кажется, знаю! Пришли искать Дженни, так ведь? Вы и с утра, говорят, забегали.
– Кто это говорит? – спросил Пуаро. – Вы ведь и сами только что вошли, n’est-ce pas?
– Я тут всегда неподалеку, – ответила Фи таинственно. – А Дженни не было, ни слуху ни духу. И вот знаете что, мистер Пуаро? У меня в голове она так и засела, ну чисто как в вашей.
– Вы тоже тревожитесь?
– Ну, не из-за того, что она в опасности, нет. Спасать ее все равно не мое дело.
– Non.
– Да и не ваше тоже.
– Ах, но Эркюль Пуаро спасал жизни. Он спасал от виселицы невинных людей.
– Добрая половина которых наверняка ее заслужила, – сказала Фи таким радостным тоном, точно эта мысль ее ужасно забавляла.
– Non, mademoiselle. Vous êtes misanthrope
[34]
.
– Как скажете. А я знаю одно – если бы я волновалась за каждого нашего клиента из тех, кто действительно этого заслуживает, так у меня и минуты покоя не было бы. Ведь люди, кого ни возьми, каждый со своим несчастьем, и все несчастья у них в голове, ни одного в действительности.
– Ну, раз у человека есть что-то в голове, значит, это есть и в действительности, – сказал Пуаро.
– Нет, если это полная чушь, высосанная из пальца, а так оно чаще всего и бывает, – сказала Фи. – Нет, насчет Дженни я хотела сказать совсем другое, я вчера кое-что заметила… только вот не знаю, могло это быть или нет. Помню, я подумала то ли «забавно, что Дженни так говорит», то ли «забавно, что она так делает»… Да вот беда, не могу теперь вспомнить, с чего все началось, что она такого сказала или сделала. Вспоминала, вспоминала, пока голова не пошла кругом! О, гляньте, они уходят, мистер и миссис Осессил. Идите сядьте. Кофе?
– Да, пожалуйста. Мадемуазель, будьте столь любезны, не оставляйте ваших попыток вспомнить, что такого могла сказать или сделать Дженни. Это может оказаться чрезвычайно важно.
– Важнее гнутых полок? – с неожиданной проницательностью спросила вдруг Фи. – Важнее ножей и вилок, ровно разложенных на скатерти?
– А. По-вашему, все это тоже высосано из пальца? – спросил Пуаро.
Фи покраснела.
– Извиняюсь, если не к месту чего ляпнула, – сказала она. – Только… разве вам самому не было бы легче, если бы вы меньше думали о том, в какую сторону повернута вилка на скатерти?
