Люси открыла балконную дверь, шагнула к любимому и тихонько обняла его. Ее меховая шапка сдвинулась назад, открыв белые бинты на голове. Это расследование оставило после себя следы и на теле, но главным образом — в душе…
— Вещи уложены, такси придет через десять минут, — сказала Люси, заметив, что Франк машинально вертит в руках сотовый. — Понимаю, как это трудно, но пора спускаться.
— Нас выкидывают из расследования, будто мы тут нашкодили, нас заставляют вернуться во Францию!
— Вовсе нет. Просто они считают, что для нас расследование закончено: все наши подозреваемые арестованы, мы нашли центр и все, что искали.
— Кроме рукописи! И истинных целей криогенизации мы тоже не знаем. Клянусь, я этого так не оставлю! Они говорят, что Грибова покончила с собой… А расследовать самоубийство сюда являются секретные службы? Ты же понимаешь, Люси, что-то за этим кроется, что-то кроется…
В конце концов он вернулся в комнату, закрыл за собой балконную дверь. Люси взглянула на его мобильник:
— А посольский атташе? Он не может нам хоть что-нибудь прояснить?
Комиссар вздохнул:
— Лашери прислал мне несколько сообщений, после чего и он загадочным образом стал недоступен. Сердце Дассонвиля, по-видимому, забилось снова. Они собираются перевести его в «зал пробуждения», а потом допросить. Мы с тобой не увидели и половины помещений тайного центра криогенизации — он же на двух уровнях. И, насколько я понял, существует еще один зал, где в специальных сосудах хранят… быстрозамороженный мозг. Есть такой термин — «нейроконсервация». Похоже, Шеффер занимался здесь еще и исследованиями в области заморозки мозга — криогенизации головы без тела.
— Но… зачем?
— Откуда мне знать, Люси. Но только представь: самые блестящие умы лет двадцать-тридцать спустя после заморозки получают новые, молодые и здоровые тела. И у меня никак не выходит из головы эта программа освоения космоса. Будущей колонизации планет. Мозг, он ведь занимает в космическом корабле куда меньше места, чем тело целиком, и я думаю о…
— …о, так сказать, элитных зернах, которые высевают на других планетах, чтобы основать новую цивилизацию? О чем-то вроде селекции, да? Это уму непостижимо. — Люси помолчала, потом заговорила снова: — То есть их с Дассонвилем метод сработал… То есть Шеффер способен управлять органическими процессами бдения и сна… Да нет, это сумасшествие какое-то!
— Здешние медики, которыми руководил Шеффер, утверждают, что все пока еще в стадии экспериментов, что в области криогенизации оставалось кое-что уточнить, но наше расследование заставило его ускорить работу. Поставить эксперимент на себе, попытаться окончательно исчезнуть из нашего мира, чтобы возродиться в другом, новом годы и годы спустя.
— Ага, значит, для того, чтобы в клетках не образовались кристаллы, им с Дассонвилем пришлось сильно облучиться? Они решили заразить собственный организм, чтобы метод сработал?
— Да. Но в отличие от детей Чернобыля, которые так и продолжают жить в той же радиоактивной среде, в какой жили, а потому все их органы и клетки постепенно разрушаются, себя Шеффер и Дассонвиль подвергли, так сказать, облучению на время. Через несколько месяцев, благодаря естественному метаболизму и здоровой окружающей среде, организм каждого из них почти полностью очистился бы от радиоизотопов, и последствия были бы незначительными. — Шарко достал из кармана и протянул подруге сложенный вчетверо лист бумаги. — Вот посмотри. Она лежала среди протоколов эксперимента и бумаг центра, ну я и стащил ее в последний момент — прямо перед тем, как приехали люди из КГБ и все там опечатали. Это копия статьи, которая, скорее всего, и навела Шеффера на безумную идею создать фонд и центр криогеники.
Распечатка представляла собой скан статьи из «Нью-Йорк таймс» 1988 года. Текст был, естественно, на английском.
Люси стала переводить вслух место, обведенное маркером:
— «Богатый калифорнийский бизнесмен Джо Дональдсон, у которого обнаружили рак мозга, обратился в Верховный суд США за разрешением подвергнуться анестезии и заморозке, прежде чем он умрет, утверждая, что в связи с угрозой смерти обладает „конституционным правом на немедленную криогенизацию“
[88]
. Врачи давали тогда Дональдсону максимум два года жизни, он полагал, что к концу этого срока опухоль разрушит нейроны его мозга, определяющие его личность и хранящие его воспоминания, а стало быть, посмертная заморозка была бы бессмысленна. Суд бизнесмену отказал, Дональдсон подал апелляцию, но и тут проиграл дело. Более того, трибунал постановил, что любой, кто поможет Дональдсону осуществить его намерение, будет обвинен в убийстве. Огромное богатство не могло спасти Джо, и год спустя он умер…» — Энебель подняла от бумаги печальный взгляд. — Иными словами, криогенизация в какой-то степени — путь либо к бессмертию, либо к выздоровлению. Ни власть, ни деньги не способны отменить смерть или болезнь, а Шеффер — способен. Вот он и счел себя Богом…
— У Тома Баффета, одного из спонсоров фонда, был диагностирован неоперабельный рак. Без заморозки он через полгода умрет, потому что современная медицина тут бессильна. А в своей азотной ванне он спокойно дождался бы того дня, когда его смогут вылечить благодаря новым достижениям науки.
Люси вернула комиссару распечатку.
— Я не оставлю этого дела, Люси, будь то здесь, в России, или во Франции. Они утверждают, что Грибова покончила с собой, а я уверен, что ее убили: теперь министр уже наверняка не даст показаний. Процедура экстрадиции Шеффера и Дассонвиля, скорее всего, займет много времени, но мы их заполучим.
Люси двинулась к выходу и потянула за собой чемодан на колесиках. Им пора было уезжать.
Французские полицейские сели в такси, перекусили в аэропорту и пару часов спустя поднялись на борт небольшого двухмоторного самолета. Места они выбрали в последнем ряду — там было теплее и не так шумно. Сегодня 26 декабря 2011 года, и уже сегодня они будут в Париже. Вся дорога в целом займет семь часов, в Москве они пересядут на «боинг», и в 16.50 по местному времени приземлятся в Руасси-Шарль-де-Голль.
— А я даже не спросил тебя, как поговорила с мамой. — На лице Шарко наконец появилась улыбка.
— Она была рада меня услышать, я ведь в последнее время редко ей звонила.
— А про беременность ты ей сказала?
— Нет, пока не стала говорить. Скажу, когда увидимся… ну и когда у меня будет на руках фотография, сделанная при УЗИ. Хочу быть совершенно уверена, понимаешь?
Люси смотрела на расстилавшуюся за иллюминатором бесконечную равнину, и глаза у нее были тревожные.
— Что-нибудь не так? — спросил Шарко. — Ты не счастлива?
