Комиссар перевернул еще несколько страниц. Написанные мелким нервным почерком рукописные заметки дышали ненавистью к полицейским. Одна, другая, третья… везде явственное желание видеть их всех в аду. Угрозы, оскорбления в адрес сотрудников полиции, иногда переходящие в бред… Спускаясь в это безликое подземелье, врач отделения скорой помощи сбрасывал маску и превращался из усердного лекаря в совсем другого человека.
Чуть дальше — глянцевые отпечатки, снимки, сделанные, похоже, на каком-то праздничном мероприятии. У Шарко при виде их сжалось сердце: Жувье и Красный Ангел стоят рядом, смеются и поднимают бокалы, глядя прямо в объектив. Комиссар оторвал одну из фотографий от тетрадной страницы, перевернул. На обороте надпись: «Радостная встреча после разлуки. 2002». 2002-й… Тот год, когда Красный Ангел держал у себя Сюзанну, тот год, когда он убивал направо и налево.
Они ведь ровесники, Красный Ангел и Жувье, подумал Шарко, они ровесники, и Жувье пишет «встреча после разлуки»… Они были однокашниками? Жили рядом? Дружили их родители? А может, случайно когда-то познакомились — за несколько лет до 2002-го? Да какая, в конце-то концов, разница! Встретились два извращенца, два ненавистника, дьявол с учеником дьявола — и сложился дуэт.
В тетрадке лежали еще фотографии, но ненадписанные. А ведь между этими двоими могла быть не просто дружба…
Комиссар перебирал содержимое папки и добрался наконец до того, чем была вызвана звериная злоба Жувье. Франк был не только полицейским, не просто полицейским, он был еще и полицейским, застрелившим Красного Ангела! Десятки статей и заметок о смерти серийного убийцы заняли много страниц, и посреди одной из них была приклеена фотография Шарко. Обведенная черным, и обведенная с таким нажимом, что бумага в некоторых местах прорвалась.
Шарко закусил губу.
Так. Вот еще одна тетрадка. Здесь сравнительно недавние фотографии — его самого, Глории, Фредерика Юро, утопившего в ванне своих маленьких дочек, — восстанавливали шаг за шагом разработку смертоносных планов. Это длилось почти два года. Жувье наблюдал за своими будущими жертвами, изучал их образ жизни, их привычки и скрупулезно заносил плоды своих наблюдений в дневник. Страницы пестрели помарками, какие-то строки были вычеркнуты, какие-то вставлены или написаны по диагонали, от слов к схемам и диаграммам вели стрелки, что-то было выделено шрифтом, что-то написано чернилами другого цвета… Полное отражение путей, по которым двигался больной, извращенный ум.
Франк хотел было взять следующую тетрадку, но вдруг послышалось шуршание шин. Он вскочил и потянулся к выключателю.
Кромешная тьма.
Шелест шин, урчание мотора… Громче, громче… Приближалась машина… Прошло еще несколько секунд, и свет, просочившийся в щель под воротами, добежал до ног Шарко и лизнул его ботинок. Полицейский затаил дыхание. Автомобиль остановился, но мотор не выключили. Это наверняка он, Марк Жувье. Комиссар зубами стянул с руки перчатку — так лучше ощущается под пальцем спусковой крючок.
Вот и наступил долгожданный час. Час мести.
Щелкнул замок, повернулся рычаг, поехали вверх ворота, свет фар обрушился на землю, подобно огромной искрящейся волне.
Ноги, торс, потом лицо Марка Жувье.
Глаза врача едва не выкатились из орбит от изумления, когда Шарко набросился на него и с силой швырнул в стенку. Хрустнули кости. Полицейский схватил врага за волосы и вмазал его физиономией в шахматную доску — фигуры разлетелись во все стороны. Жувье застонал. Он оказался слабым, он грохнулся на пол, как сломанная кукла, он не мог защищаться. Битва была неравной, удары сыпались один за другим: по ребрам, в висок, в спину… У Шарко сорвало тормоза, он потерял контроль над собой, он бил и бил до тех пор, пока опять не услышал, как хрустят кости. Вдавил в лоб убийцы дуло пистолета — и остановился.
— Гореть тебе в аду, — только и сказал он.
У Жувье сочилась изо рта кровь, болело везде, но он смотрел на своего противника не моргая. Глаза у него были темные и блестящие, как у загнанного зверя.
— Ну… давай… сделай это, — прохрипел он.
Франк тяжело дышал, глаза ему заливал пот, палец на кусочке металла, которому предстояло отдать приказ пуле, дрожал.
Один выстрел — и все будет кончено.
Шарко опустил веки, и перед его глазами заплясали черные круги. Странно, но после этого сразу же представил, как ласкает живот Люси. Пальцы скользили по нежной коже вверх, вниз, снова вверх — и он ощущал под ними тепло крохотного существа, которое скоро явится в мир. Потом это тепло стало растекаться по всему его телу, любовь Люси окутывала его, обволакивала, разливалась вокруг него. И любовь Сюзанны, и любовь Элоизы…
Комиссар медленно опустил оружие и прошептал прямо в ухо Жувье:
— Ад для тебя — это все что угодно, кроме смерти.
Эпилог
Люси стояла у елки на коленях и старательно, как маленькая девочка, расставляла фигурки в рождественском вертепе. Осел, вол, Мария и Иосиф, а в центре — Младенец Иисус. В прошлом году ей не давались, были не под силу эти, такие простые, движения. В голове ее тогда прыгали и кричали близняшки, и праздник закончился слезами.
Верно говорят, что время лечит раны, подумала она.
С кухни доносился приятный запах: Шарко, нацепив поварской колпак, обжаривал крупных креветок с чесноком и лимоном. Уже 28 декабря? Ну и что? А у них Рождество сегодня.
Люси, задумчиво вертя в руках фигурку Младенца, подошла к комиссару.
— Странно все-таки получилось с этой «Бессмертной» партией… — сказала она. — В российскую глушь мы с тобой отправились из-за бессмертия, два наших дела закончились одновременно — почти в самое Рождество Христово… Если бы мои мозги не были так примитивно устроены, я бы, наверное, увидела в этом знак, увидела бы нечто… не знаю, как лучше сказать… нечто метафизическое.
— Нет тут ничего, кроме странного совпадения, — ответил Шарко. — А русскую линию нашего расследования не удалось завершить, ничего пока не кончилось, пусть даже мы и получили ответы на многие вопросы. То, как нас выкинули из этого дела, и сейчас меня бесит. Все эти гнусные рожи. Все это безумие.
— Тут множественное число, — вздохнула Люси. — Все эти разные виды безумия. Еще ведь Филипп Агонла. Третий вариант сумасшествия. Мне все чаще кажется, что нашу планету населяют одни ненормальные. — Люси положила на стол запеленатую фигурку и долго на нее смотрела, чувствуя, что вот-вот расплачется. — Не могу себе представить, что было бы, если бы ты… если бы ты выстрелил тогда в Жувье.
— Я же этого не сделал!
— Но ты уехал от меня, с тем чтобы сделать именно это. Ты был готов на все.
Франк отложил деревянную лопаточку, которой переворачивал креветок, и оглядел подругу с головы до ног. Ему не хотелось обсуждать все это в праздничный вечер. Хотелось оставить в стороне то, что он обнаружил в тетрадях. Хотелось забыть — пусть всего на несколько часов.
