В голосе Франка звучала нежность, но Люси ухитрилась расслышать упрек:
— А я, значит, думаю только о прошлом, ты это имеешь в виду?
— Я ничего похожего не говорил.
— Не говорил — подразумевал. Слушай, Франк, дал бы ты мне еще немного времени, а?
— Я могу дать тебе сколько угодно времени, но неужели ты на самом деле считаешь, что маленький все изменит — и ты перестанешь о них думать?
Она опять промолчала. Неужели ей нечего сказать, нечего ответить? Франк осмелился ступить на опасную почву:
— Ты же знаешь, все может быть ровно наоборот! И при этом не сомневаешься в том, что сможешь любить нашего малыша ради него самого?
— Да. Да, я совершенно в этом уверена! С той минуты, как я ее увижу, все мои мысли будут только о будущем. И обо всем прекрасном, что мы станем делать все вместе: ты, она и я. Я так хочу, чтобы мы были счастливы…
Теперь промолчал Франк. Они тихонько, легкими прикосновениями ласкали друг друга. Так могли бы и заснуть, но Шарко не удержался и задал еще один вопрос:
— Она? А если родится мальчик? — И тут же стиснул зубы, придя в ужас от собственной глупости.
Люси скинула с себя одеяло, встала, бросила ему:
— А пошел бы ты куда подальше, Шарко! — и заперлась в ванной.
Комиссар слышал, как она там плакала.
18
Медицинский центр в Шамбери, комплекс из двадцати или около того зданий, оказался похож на погруженную в зелень огромную гряду скал. На нескольких гектарах земли предусмотрели все: от родильного дома до гериатрического отделения, — и сюда приезжали лечиться нуждавшиеся в помощи врачей жители всего региона Рона–Альпы. Пейзаж был живописный, горы с заснеженными вершинами окружили «Солнечные склоны» хороводом величественных жриц.
Полицейские миновали проходную (проезд на стоянку контролировался, чтобы туда не могли попасть случайные люди, особенно в туристский сезон), припарковались рядом со службой неотложной помощи. Комплекс напоминал еще и огромный лабиринт. Шарко, который был за рулем на последнем, самом трудном и скользком участке дороги от отеля до медицинского центра, выключил двигатель, погладил кончиками пальцев свой парадный темно-серый галстук.
— Делаем все не спеша и по порядку, — сказал он Люси. — Ты отправишься в кардиологию — разузнавать об операциях на открытом сердце в условиях гипотермии, а я начну с неотложки: думаю, пациентов с переломами доставляют именно туда. Проверю, действительно ли все жертвы из озер прошли через это отделение, и попытаюсь раздобыть список тогдашних сотрудников. Может, кто и всплывет… Да! Мобильники выключать не будем.
Люси достала синюю папку с протоколами вскрытий, они с Шарко вышли из машины и подняли воротники. Под ногами скрипели крупные кристаллы соли, мороз пощипывал лица; судя по цвету неба, вот-вот должен был снова пойти снег.
— И еще. Не сообщай всем подряд, что ты из полиции, — предупредил Шарко. — Наш убийца может быть тут кем угодно. Если он еще работает в этих стенах и если это он прикончил Кристофа Гамблена, парень должен быть на пределе.
Она кивнула, соглашаясь. Плотно упакованная в куртку Люси выглядела весьма аппетитно; Шарко, не удержавшись, притянул ее к себе и хотел поцеловать, но она увернулась. Оставшись один, комиссар со вздохом осмотрелся.
— Что за идиотизм! — прошептал он достаточно громко для того, чтобы Люси могла это расслышать.
Отделением сердечно-сосудистой хирургии, насчитывавшим три десятка сотрудников, руководил профессор Раванель. Люси вошла в просторный кабинет, в углу которого стояли клюшки для гольфа и лежали мячи, протянула доктору руку и коротко представилась.
Хирург, оправившись от удивления при слове «полиция», вежливо пригласил нежданную гостью сесть. Люси, которой пришлось целый час дожидаться приема в холле, где, правда, удалось выпить пару стаканчиков кофе из автомата, не стала углубляться в подробности расследования и сразу спросила, знакомо ли господину Раванелю имя Кристофа Гамблена. Он ответил, что нет. А о «воскресших утопленницах» из озер Амбрен и Волон в 2003 и в 2004 годах он знает?
— В общем, тоже нет — так… слышал мельком. Я часто уезжаю в Швейцарию, провожу там не меньше половины своего рабочего времени и, насколько помню, тогда как раз оперировал по ту сторону границы.
Доктор говорил громко, но спокойно, немного напоминая этим Шарко. Люси положила синюю папку на колени, на нее — сотовый, куда как раз пришла эсэмэска от ее половины. Краешком глаза прочитала: Есть связь! Все четыре жертвы были сюда госпитализированы. Рою дальше. Если ты все еще дуешься, что ж тут поделаешь.
Отлично, отлично. Можно спрашивать дальше.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей специализации, холодовой кардиоплегии — так ведь это называется?
— Так. Можно назвать и иначе: лечебной гипотермией, лечебным охлаждением. В нормальных условиях оперировать на открытом сердце было бы весьма затруднительно: мешали бы сокращения предсердий и желудочков, дыхательные движения. Как избежать всего этого? Сильно замедлив работу сердца, а еще лучше — совсем его остановив. Но — и это вам должно быть известно — остановка сердца несовместима с жизнью, поскольку к органам перестает поступать кровь и начинается гипоксия, кислородное голодание… Тем не менее выход был найден.
Хирург подвинул к Люси буклет с информацией о клинике и начал рассказывать, используя при необходимости яркие и четкие картинки из книжечки:
— Существуют две технологии, два метода, взаимно дополняющие друг друга. Первый подразумевает использование АИК, аппарата искусственного кровообращения, или, как его еще называют, — аппарата «сердце–легкие». Вот тут, на схеме, вы видите: вся забранная у пациента венозная кровь направляется сюда, в этот аппарат, здесь она охлаждается и проходит через искусственное легкое, оксигенатор, где насыщается кислородом и отдает углекислоту, превращаясь таким образом в кровь артериальную, а затем эта охлажденная артериальная кровь нагнетается насосом в аорту больного… Иными словами, мы имеем возможность отключить сердце и легкие больного, применяя одновременно искусственную гипотермию.
Люси внимательно вглядывалась в рисунки и фотографии. Тело пациента со вскрытой грудной клеткой. Большие машины, циферблаты, колбы, бутылочки, шланги, трубки… сначала они высасывают жизнь, потом выплевывают обратно… Ох, как же ей не хотелось когда-нибудь подвергнуться вот такому вот вмешательству в организм!
— А потом, стало быть, обогащенная калием и чрезвычайно холодная — около четырех градусов по Цельсию — жидкость поступает в коронарные сосуды, что приводит к немедленной остановке сердца. И тогда уже нет никакой опасности в операции на сердечной мышце. Именно двум жидкостям — крови и раствору с высоким уровнем содержания ионов калия — и принадлежит главная роль во всем процессе. Именно с их помощью снижают как потребность организма в кислороде, так и возможные риски.
