Шарко вздохнул. Люси Энебель в своем репертуаре, где бы она ни была — хоть и у его больничной койки…
— Нужно найти способ вернуть оригинал на место. Мы не можем оставить тетрадь себе — это важнейшее вещественное доказательство.
Стиснув зубы, Франк все-таки открыл тетрадь и сразу же ткнул пальцем в рисунок на вкладной страничке:
— Опять этот символ — тот же, что вытатуирован на груди ребенка.
— Вот и доказательство, что все между собой связано!
Комиссар разглядывал страницы тетради и вкладные:
— Записи делали два разных человека.
— Знаю. Один — прямо в тетрадке, другой — на отдельных листках.
Шарко добрался до черно-белой фотографии. Вытаращил глаза:
— Это кто? Эйнштейн?
— Собственной персоной.
— Второго мужчину я не знаю, но женщина… Она похожа на Марию Кюри. Это действительно Мария Кюри?
Люси растерла себе плечи, словно желая согреться. Подошла к батарее, встала рядом, спиной к окну.
— Не знаю.
— А я почти уверен, что это она. Невероятный снимок!.. Жалко, что обгорел.
— У меня от него кровь в жилах стынет. Ты только глянь, как они смотрят в объектив! Как будто не хотят сниматься. И потом, где это они, почему в такой темноте? Что им там было надо? О чем они тогда говорили?
Заинтригованный фотографией Шарко продолжал изучать тетрадку. Формулы, рукописные заметки. Взгляд у комиссара был мрачный, по лбу пролегли морщины. Наконец он захлопнул тетрадь и тут обнаружил на задней обложке внизу полустертый штамп. Показал Люси:
— Видела?
Она вернулась к Шарко, становилось все интереснее.
— «Специализированная клиника Мишеля Фонтана, Рюмийи, тысяча девятьсот девяносто девять». Нет, не заметила. Черт! Рюмийи!
— Ну да, возможно, та самая больница, в которой «сотрудничал» Филипп Агонла до перехода в прачечную медцентра «Солнечные склоны».
— Специализированная, то есть психиатрическая… Где, по словам Шантелу, он и лечился. Тысяча девятьсот девяносто девятый год. Как раз то время.
Пока они размышляли над увиденным, им принесли обед. Шарко приподнял крышку и сморщился:
— Сегодня как-никак воскресенье, черт побери! Нельзя же в воскресенье есть такую дрянь!
Люси не стала капризничать, она мигом проглотила то, что претендовало на звание свинины, дополненной картофельным пюре. Шарко для проформы тоже поклевал, и они продолжили обсуждение своих дел. Дожевав зеленое яблоко, которое было выдано в качестве десерта, Люси глянула, что за эсэмэска пришла на ее мобильник:
— Есть о чем поговорить, появилась интересная информация. Надеемся, что Франк в порядке. Позвони, если сможешь, до трех. Это от Никола.
— Ну и как он воспринял? — Франк обвел рукой палату. — Что у нас тут делается, имею в виду.
— Вчера вечером, перед тем как вернуться в подвал, я ему позвонила и все рассказала. Поговорили вполне пристойно, пусть даже он дико за тебя испугался и обозвал нас «психами ненормальными».
— Ну, значит, все как обычно… Ладно, звони ему, только пока не говори ни о тетрадке, ни об Эйнштейне, вообще ни о чем таком.
Люси закрыла дверь и набрала номер начальника. Включила громкую связь и услышала, что Белланже там, у себя, последовал ее примеру.
— Спасибо, что позвонила. Давай-ка первым делом скажи, как там Франк.
— Уже готов выписываться, — подмигнув Шарко, ответила Люси. — Одна проблема: выйти ему отсюда не в чем.
— Вот это да!
— Я включила громкую связь, Франк тебя слышит.
— Привет, Франк! Слушай, я сейчас в конторе вместе с Паскалем. Мы делимся новостями и идем домой, просто уже с ног валимся. Представляете, наш Легавый с пятницы не занимался своей силовой гимнастикой!
— Ох, такого не было с тех пор, как мы вместе работаем…
— Оттого он ужасно нервный, ни дать ни взять вулкан, который вот-вот взорвется. Ну ладно… Мы пообщались с Эриком Дюбленом из Гренобльской региональной службы уголовной полиции и Пьером Шантелу из жандармерии Шамбери. С юридической точки зрения все будет довольно сложно, — похоже, этот Шантелу упертый и ограниченный тип, который намерен ставить нам палки в колеса.
— Кому ты это говоришь! — отозвалась Люси. — Форменный идиот!
— Зато наш следователь Артюр Юар — парень способный. Думаю, он сумеет договориться с другими судейскими и избежать очень уж больших проблем. У нас полно новостей. Вы хорошо меня слышите?
Люси кивнула:
— Отлично. Только начни с новостей о мальчике из больницы, ладно?
— А вот тут ничего. Ни о нем, ни о Валери Дюпре ни-че-го. Как сквозь землю провалились. Но розыск продолжается. — Люси и Шарко сидели рядышком на кровати, Белланже продолжал говорить: — Другие же новости у нас вот какие. Паскаль хорошенько поработал, и теперь мы почти уверены, что расследование Дюпре было связано с самыми загрязненными городами планеты. Химические загрязнения, диоксид кремния, радиоактивность. У нас есть даты всех ее переездов, и мы в целом можем вычертить ее маршрут. Скорее всего, Дюпре интересовало, как состояние окружающей среды влияет на здоровье. В Ла-Оройе, скажем, почти все дети страдают сатурнизмом и у них вообще полно проблем — в частности, плохо работают почки и сердце… Может быть, потому она и выбрала именно этот перуанский город…
Люси и Шарко переглянулись — надо же, как все серьезно.
Комиссар взял трубку и заговорил в микрофон:
— Проблемы с сердцем и почками… Как у нашего пропавшего мальчика.
— Паскаль тоже обратил на это внимание. А я позвонил сегодня с утра в кретейскую больницу… но и тут не все ладно. Поскольку ребенка в больнице уже нет, им неохота еще раз и более подробно исследовать его кровь, тогда как нам надо кое-что уточнить. Обычная история: желают знать, кто за это заплатит. Поэтому мы заберем у них пробирки с кровью и отдадим нашим токсикологам. Нам повезло: в кретейской лаборатории хранят биологический материал, взятый у пациентов, в течение недели, и крови там достаточно, чтобы проверить не только то, что проверили в больнице. Ну и мы решили: пусть воскресенье пройдет, а завтра с утра это дело запустим.
Шарко чувствовал, что некоторые нити начинают сплетаться, пусть даже пока и очень неопределенным образом. Из головы его не выходили три слова: «радиоактивность», «Эйнштейн», «Кюри».
— Ты вроде говорил о радиоактивности, — напомнил Франк.
— Да. После Китая, где добывают уголь, и потому воздух очень сильно загрязнен кремнеземом, Дюпре полетела в Штаты — в Ричленд, а оттуда в Альбукерке. Ближайшие города к тем, что связаны со сверхсекретным проектом «Манхэттен», то есть с созданием в тысяча девятьсот сорок пятом году первых атомных бомб.
