– Еще не знаю. Дай подумать. Эмили уехала, но тетя Веспасия в городе. У нее есть телефон. Может быть, мне позвонить ей и спросить совета? Да, сейчас же и позвоню.
И, не ожидая ответа, Шарлотта промчалась мимо мужа на лестничную площадку и вниз по лестнице в холл, где находилась новинка – телефонный аппарат, и схватила трубку. Она совершенно не знала, как пользоваться этим нововведением, и прошло несколько минут, прежде чем ей удалось дозвониться. Естественно, ответила горничная, и пришлось подождать еще некоторое время.
– Тетушка, – сказала Шарлотта, задыхаясь от волнения больше, чем обычно. – Томасу поручено очень важное дело, о котором я не могу ничего сказать, потому что очень мало что знаю, за исключением того, что его немедленно пригласили на прием к герцогине Мальборо сегодня вечером.
На другом конце воцарилось удивленное молчание, но леди Камминг-Гульд была слишком хорошо воспитана, чтобы позволить себе несколько больше, чем мгновенное колебание.
– Неужели? Надо совершиться чему-то очень важному, чтобы ее высочество герцогиня Мальборо внесла хоть малейшее изменение в список приглашенных. Чем я могу быть тебе полезна, дорогая? Ты, наверное, поэтому мне позвонила?
– Да. – Со стороны кого-нибудь другого такая прямота покоробила бы Шарлотту, но они с Веспасией всегда были друг с другом откровенны. – Не совсем уверена, что мне следует надеть по такому случаю, – призналась молодая женщина, – я еще никогда не была на официальных приемах. И конечно, у меня нет соответствующих туалетов.
Веспасия была более худой, чем Шарлотта, но примерно такого же роста. Она и раньше одалживала ей туалеты. Полицейские той должности, какую Питт занимал раньше, зарабатывали недостаточно, чтобы их жены могли одеваться, как требует лондонский светский сезон, да и никогда не получили бы подобного приглашения.
– Я найду тебе что-нибудь подходящее и пришлю с лакеем, – великодушно сказала пожилая леди, – и не беспокойся о том, чтобы не опоздать. Рано приезжать не принято. Будет замечательно, если вы приедете в половине одиннадцатого. Ужин подадут около полуночи. Необходимо быть не позже чем через полтора часа после времени, указанного в пригласительном билете, а это, насколько я помню, десять вечера. Это официальный прием. – Она не добавила, что встречи более близких знакомых начинаются на час раньше, так как думала, что Шарлотте это известно.
– Большое, большое спасибо, – с искренней благодарностью ответила та и, только повесив трубку, сообразила, что раз Веспасия так точно указала час приглашения, сама она тоже его получила.
Шарлотта в жизни не видела платья прекраснее, чем то, что вскоре прибыло. Оно было глубокого сине-зеленого оттенка с высоким вырезом впереди, с прозрачными рукавами и расшито мелким нежным жемчугом у шеи и на плечах. Шлейф был узкий, сильно задрапированный, отделанный золотой каймой и на тон темнее самого платья, так что казался почти черным. К платью прилагалась пара очень элегантных туфелек. А все в целом заставляло думать о глубоких водах, экзотических морях и солнце, встающем над песками пустыни. Если она выглядит наполовину так чудесно, как чувствует себя в этом платье, подумала Шарлотта, то ей позавидуют все присутствующие женщины.
А когда она плавно спустилась вниз, на несколько минут позже, чем обещала (поскольку сначала заколола волосы не самым выигрышным образом), Грейси была потрясена и взирала на нее, вытаращив глаза, с благоговением, как на божество, а дети от удивления сели на пол на лестничной площадке. Даже Питт был изумлен. Он с нетерпением шагал взад-вперед по холлу, когда услышал шаги, и, обернувшись, увидел жену.
– О! – сказал Томас, внезапно потеряв дар речи, что было ему совсем не свойственно. Он забыл, какая она красивая женщина, с ее густыми темно-каштановыми волосами и теплым, медовым оттенком кожи. А сегодня возбуждение окрасило ее щеки румянцем, придало блеск глазам, и Шарлотта выглядела почти прекрасной. – Это… – Питт опомнился и решил лучше промолчать. Сейчас не время расточать комплименты, сколь бы ни были они заслужены. – Оно очень тебе к лицу, – только и сказал он, хотя мог бы сказать неизмеримо больше. Но вдруг осознал, что эта красавица действительно находится рядом, взглянул на нее словно со стороны и вздрогнул от трепета новизны, словно они только что познакомились.
Шарлотта неуверенно посмотрела на него, однако ничего не ответила. Питт нанял на этот вечер экипаж. Это был не такой прием, на который можно было бы приехать в кебе. Во-первых, в тесной кабине сильно бы помялось платье его жены – вернее, платье тетушки Веспасии, – а во-вторых и главных, это сразу выделило бы его из прочих как чужака и человека, стоящего ниже других на общественной лестнице.
В подъездной аллее скопилось немало карет и экипажей и на прилегающих улицах тоже, поскольку люди десятками съезжались в тот самый промежуток времени, о котором говорила леди Камминг-Гульд. Вместе с толпой Питтов почти внесло по лестнице в огромное фойе и затем в длинный зал. По обе стороны от них шуршали шелковые юбки, раздавались нервный смех, немного более звонкий, чем обычно, и повышенные голоса, чьи обладатели чересчур громко обращались к своим непосредственным спутникам, игнорируя всех остальных. Свет канделябров отражался в блеске диадем, брошей, ожерелий, серег, браслетов и колец. Мужчины были в ярко-красных и пурпурных лентах почетных орденов, на фоне официальных черных фраков и белых манишек сияли медали.
Наверху большой лестницы при входе в зал мажордом возглашал имена гостей, причем лицо его оставалось совершенно бесстрастным, независимо от титула и имени. Если он никогда не слышал о мистере и миссис Томас Питт, это никак не отразилось ни в его неподвижных чертах, ни в трепетании ресниц, ни в интонации. Питт нервничал больше, чем Шарлотта. Она была подготовлена к подобным общественным событиям своим воспитанием, даже если ей еще не доводилось бывать на таких великосветских приемах. А у Томаса сразу появилось такое ощущение, словно высоко накрахмаленный воротничок врезается ему в подбородок, и он едва осмеливался вертеть головой. Хотя Шарлотта настояла на том, чтобы муж подстригся, он не мог не подумать, что уже несколько лет не бывал в руках настоящего мастера-парикмахера. Его вечерние ботинки, подарок Джека, были превосходны, но черный костюм оказался совсем не того качества, что у мужчин вокруг, и он был уверен, что они это заметили, пристально оглядев его, прежде чем вступить в разговор.
Первые пятнадцать минут Питты переходили от одной группы гостей к другой, обмениваясь самыми незначительными замечаниями и чувствуя себя все более нелепо, словно даром потратили время, которое можно было провести гораздо интереснее и с большей пользой, даже если бы они просто легли спать, чтобы выспаться и быть готовыми к следующему дню с его заботами и обязанностями.
Но потом наконец Томас увидел Лайнуса Чэнселлора, а около него – удивительно привлекательную женщину. Она была необычайно высокого роста, почти такая же, как сам Чэнселлор, худощавая, но хорошо сложенная, с красивыми плечами и руками, и сознание того, что она высока, нисколько ее не смущало. Она не старалась казаться ниже, а стояла, гордо подняв голову и держась очень прямо. На ней было платье неуловимого бледно-розового цвета с перламутровыми переливами, какой бывает у устричной раковины, и оно выгодно подчеркивало смугловатый тон ее кожи и цвет удлиненного лица с широко расставленными глазами.
