– Ты хочешь сказать, что Англия действует там руками Сесила Родса? – Томас все еще не мог поверить тому, что имел в виду его собеседник.
– Более или менее, – поддакнул Мэтью. – Разумеется, туда идут большие деньги и из других источников, из Лондона и Эдинбурга. И вот об этом информация, во всяком случае частично, тоже поступает в германское посольство.
В коридоре послышались шаги, но кто бы это ни проходил, он не остановился.
– Понимаю.
– Но только отчасти, Томас. Существует и множество других факторов, например связи и, напротив, междоусобные распри, старые и новые войны. Надо иметь в виду буров. Паулус Крюгер не такой человек, чтобы можно было безнаказанно не принимать его в расчет. Есть наследие зулусских войн. В Экватории сидит Эмин-паша, бельгийцы осели в Конго, на востоке царствует султан Занзибара, но главное – существуют влиятельный Карл Петерс и Германская восточноафриканская компания. – Десмонд опять коснулся пачки документов. – Прочитай их, Томас. Я не могу дать их тебе с собой, но они тебе прояснят, в каком направлении искать.
– Спасибо, – Питт потянулся, чтобы взять бумаги, но Мэтью не спешил подать их ему.
– Томас…
– Да?
– Что ты узнал об отце? Ты говорил, что наведешь справки насчет того случая – с наездом всадника. – Десмонду было неловко, словно он осуждал друга за бездействие, и он просто ненавидел себя за это, но не мог не задать такой вопрос. – Чем дольше ты будешь тянуть с этим, тем тяжелее будет дознаться. Люди забывчивы, они начинают бояться, когда с течением времени понимают, что существуют те, кто… – Он глубоко вздохнул и посмотрел на Питта. Глаза у него были светло-карие, в них выражались боль и душевное смятение.
– А я уже начал расследование, – спокойно ответил Томас. – Я поговорил со Стерджесом, когда был в Брэкли. Он уверен, что ошибка со щенками произошла по вине Дэнфорта. Тот послал письмо с отказом от щенков, где писал, что передумал. Во всяком случае, предполагается, что оно пришло от Дэнфорта. Не знаю, как это на самом деле, но Стерджес видел письмо, потому что оно было адресовано ему, а вовсе не сэру Артуру.
– Это уже кое-что, – ухватился за новость Мэтью, но тревожное выражение не исчезло с лица. – Но тот случай с наездом… Был ли он совершен намеренно? Ведь это было предупреждение, да?
– Не знаю. Свидетелей происшествия не было, насколько известно Стерджесу, хотя и колесник, и кузнец – оба видели всадника, мчавшегося сумасшедшим галопом по улице, очевидно не совладавшего с лошадью и потерявшего голову. Но даже взбрыкнувшая лошадь вовсе не обязательно должна столкнуться с другой, которую ясно видно, или промчаться мимо так близко, чтобы можно было хлестнуть другого всадника кнутом. Я думаю, что это было сделано намеренно, хотя не знаю, как это можно доказать. Человек был чужаком. Никто его не знает.
Лицо Десмонда стало жестким.
– И полагаю, то же самое можно сказать и о случае в подземке. Мы и здесь ничего не сможем доказать. Насколько мне известно, рядом не было никого из знакомых, – он опустил глаза. – Умно. Они знают, как устроить все так, чтобы тебе никто не поверил. Чтобы даже если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, это будет выглядеть нелепо, словно несвязная, глупая болтовня человека, который употребляет опиум или постоянно находится в подпитии. – Мэтью вдруг поднял глаза, во взгляде его была паника. – Я начинаю чувствовать бессилие. Меня больше не мучает ненависть. Она превратилась во что-то гораздо более похожее на страх и ужасную усталость, словно все бессмысленно. Если бы это случилось с кем-нибудь другим, а не с моим отцом, я даже не пытался бы разобраться.
Питт знал, что такое страх. Он и сам испытывал его в прошлом, а теперь причина для паники действительно существовала. Он также понимал, что такое всепроникающая усталость – сейчас, когда прошли первое горестное потрясение и шоковое состояние. Гнев – опустошающее чувство, в его огне сгорают сила разума и энергия тела. Мэтью устал. Однако через некоторое время он воспрянет духом, и его гнев вернется, а с ним и чувство унижения, обиды. Вернется страстное желание защитить честь отца, разоблачить ложь и восстановить хотя бы видимость справедливости. Томас очень надеялся, что Харриет Сомс достаточно умна и великодушна, чтобы проявить доброту и терпеливо ждать, пока ее жених не преодолеет усталость и смятение чувств, что она не станет сейчас ждать от него ничего для себя, кроме преданности обещаниям, и поймет, что он дает ей все, на что сейчас способен.
– Ничего не предпринимай в одиночку, – заметил Питт очень серьезно.
Его друг слегка удивился, и теперь у него в глазах мелькнули любопытство и даже искорка юмора.
– Ты считаешь меня недостаточно компетентным, Томас? Но я уже пятнадцать лет работаю в Министерстве иностранных дел, после того как мы с тобой расстались. Я знаю, и очень хорошо, как вести себя дипломатично.
Но это были скорее слова, чем убеждение, и у суперинтенданта возникло покровительственное чувство, еще не совсем угасшее со времени юности.
– Извини, – сказал Питт. – Я хотел сказать только, что мы можем свести на нет наши усилия и не только потерять время, но и вызвать подозрение.
Мэтью улыбнулся, лицо его смягчилось.
– Извини тоже, Томас, я чересчур чувствителен. Но меня это ударило сильнее, чем можно было предположить. – Он наконец подал другу бумаги. – Просмотри их в служебной комнате и, когда закончишь, опять отдашь мне.
Питт встал и взял документы.
– Спасибо.
Предоставленная ему комната с высоким потолком была залита солнечным светом, бьющим в длинное окно, выходящее в парк. Суперинтендант сел в одно из трех кресел и начал читать. Заметок он не делал, но постарался запомнить все, что показалось ему существенным. Чтение заняло у него немало времени, Томас просидел над бумагами до полудня, чтобы наверняка знать, где искать пути исчезновения информации, которая, как он уже не сомневался, ушла в германское посольство. Затем он встал и вернул документы Мэтью.
– Это все, что тебе требуется? – Тот оторвал взгляд от письменного стола.
– На данный момент – да.
Десмонд улыбнулся:
– Как насчет ланча? Здесь есть отличный кабачок сразу за углом, и еще один, даже лучше, в двухстах метрах отсюда.
– Давай пойдем в тот, который «даже лучше», – ответил Питт, стараясь казаться беспечным.
Мэтью последовал за ним к двери. Они прошли по коридору, спустились по широкой лестнице и вышли на ярко освещенную солнцем деловую улицу.
Они шагали рядом, иногда их толкали прохожие, мужчины во фраках и цилиндрах, а иногда навстречу попадались знакомые женщины под зонтиками, разодетые по самой последней моде, с улыбкой кивающие им. Улица была запружена экипажами. Кебы, кареты, коляски, кабриолеты, открытые ландо проезжали каждые две-три минуты, запряженные лошадьми, которые бежали резвой трусцой, четко постукивая копытами по булыжнику и звеня упряжью.
