Они проплыли под Саутворкским мостом. Старая набережная Свон осталась слева, впереди был Лондонский мост, а за ним – Таможенная набережная.
– Как вы думаете, станет ли Конго когда-нибудь таким же великим водным путем всего мира? – задумчиво спросила мисс Ганн. – Мысленно я вижу ту реку только как быстрый, бурный поток, окаймленный по берегам бесконечными джунглями, и редкие каноэ, плывущие от одной деревни до другой на расстоянии нескольких миль. – Она опустила руку и легонько плескала ею в воде; теплый ветерок овевал ее лицо. – И люди кажутся такими маленькими, такими бессильными на фоне первобытной мощи Африки. Здесь-то мы кажемся господами вселенной, подчинившими ее своей воле…
– Конго мы никогда не покорим, – сразу же ответил Питер. – Нам не позволит это сделать климат – то очень немногое на свете, что не поддается дрессировке и что нельзя подчинить. Но мы, разумеется, построим там города, пароходы и будем вывозить древесину, медь и все, что сочтем возможным продать. Там уже есть железная дорога. Со временем, думаю, будет построена еще одна, из Замбезии на Кейптаун, чтобы энергичнее экспортировать золото, слоновую кость и все остальное.
– И вам ненавистна сама мысль об этом, – сказала Зенобия очень серьезно и мрачно. От смеха и веселья не осталось и следа.
Ее молодой спутник пристально посмотрел на нее:
– Я ненавижу жадность и эксплуатацию. Ненавижу лицемерие, с которым мы обманываем африканцев. Так обманули и обвели вокруг пальца Лобенгулу, короля племени ндебеле в Машоналенде. Он, конечно, лукавый старый дьявол, однако все же достаточно умный, чтобы догадываться о трагичности своего положения.
Приливная волна захватила их лодку, и они проскользнули под Лондонским мостом. На них во все глаза смотрела и улыбалась девушка в большой шляпе. Нобби приветственно помахала рукой, и та махнула в ответ.
Таможенная набережная оставалась слева, а над ней возвышался Тауэр-хилл и Великий Лондонский Тауэр с бойницами на стенах и развевающимися флагами. Внизу у кромки воды был покатый боковой вход во Врата изменников, куда в былые дни на лодках подвозили осужденных на казнь.
– Интересно, какой он был? – очень тихо, почти про себя спросил Питер.
– Кто? – удивилась Нобби, не понимая, о чем он.
– Вильгельм Нормандский – последний завоеватель, который покорил эту землю и подчинил своей власти ее народ, который построил на холмах крепости и, удерживая их в повиновении с помощью хорошо вооруженных солдат, наживался на новых землях. Это он построил Тауэр. – Они скользили мимо темницы по быстро прибывавшей воде, и рулевому почти не стоило никакого труда сохранять скорость.
Мисс Ганн знала, о чем думает сейчас ее кавалер. Совсем не о Вильгельме Завоевателе или вторжении, совершившемся восемь столетий назад. Он опять думал об Африке, о европейских ружьях и пушках против тонких копий зулусских язычников, или о ндебеле и о британских поселениях на африканских диких равнинах, о черных людях, которыми управляют белые, совсем как в свое время норманны правили саксами. Только норманны были саксам родными по крови, вроде двоюродных братьев, объединенных одной расой и верой, и разница была только в языке.
Зенобия взглянула на Крайслера и твердо выдержала его взгляд. Теперь они проезжали мимо дока Святой Екатерины, направляясь к Лондонской гавани. По обе стороны реки были доки, верфи, сходни, спускавшиеся к самой воде. Баржи стояли на приколе, или медленно плыли вверх по течению в другие доки, или спускались вниз к устью реки и дальше в море. Теперь прогулочные лодки встречались редко, это было уже царство коммерции. Отсюда велась торговля со всем миром.
Словно поняв ее мысли, молодой человек улыбнулся.
– Шелк из Китая, специи из Бирмы и Индии, тиковое дерево, слоновая кость и нефрит, – сказал он, отклонившись еще дальше. Солнечные лучи на его бронзовом от загара лице оттенили более светлый тон волос там, где они уже выцвели под гораздо более жгучим светом, чем мягкое английское солнышко в этот день на воде, испещренной зайчиками. – Наверное, скоро повезут ливанский кедр и золото Офира! А еще – золото из Зимбабве, красное дерево и шкуры экзотических животных из Экватории, слоновую кость из Занзибара и полезные ископаемые из Конго в обмен на манчестерские ситцы и оружие из половины Европы. А сколько людей уедет туда! Некоторые вернутся домой, большинство останутся в Африке.
– А вы когда-нибудь встречались с Лобенгулой? – спросила Нобби с любопытством.
Крайслер рассмеялся, бросив на нее беглый взгляд.
– Да… встречался. Это огромный человек, почти двухметрового роста, а весит он целых двести два фунта. Он не носит никакой одежды, кроме зулуского обруча на голове и небольшой набедренной повязки.
– Господи помилуй! Действительно? Такой великан? – мисс Ганн очень внимательно поглядела на него – не шутит ли ее спутник, хотя и была почти уверена, что он говорит серьезно.
А тот все улыбался, и по глазам было видно, что вот сию минуту он громко рассмеется.
– Люди племени ндебеле не любят строить, как, например, племя шона, которое и создало город Зимбабве
[29]
, – стал он рассказывать дальше. – Они занимаются разведением скота и налетами на другие племена и поэтому делают себе хижины из травы, обмазывая их экскрементами.
– Я видела такие, – быстро ответила Нобби. Память вернула ее в прошлое, и она могла почти как наяву ощутить запах выгоревшей травы, несмотря на то что вокруг нее шумели и плекались волны, а глаза слепила сверкающая на солнце водная рябь.
– Ну, конечно, вы видели, – сказал он извиняющимся тоном. – Простите, мне так редко выпадает удовольствие говорить с кем-то, кому не надо объяснять или подробно рисовать, чтобы в воображении слушателя возникали соответствующие картины. При дворе Лобенгулы существует очень строгий этикет. Каждый, кто испрашивает аудиенции, должен ползти к нему на четвереньках – и оставаться в таком положении все время, пока она длится. – Питер скорчил гримасу. – Это может оказаться очень трудным и изматывающим предприятием в жару, и совсем необязательно оно увенчается успехом или какой-нибудь выгодой. Лобенгула не умеет ни читать, ни писать, но у него мощная память… на все хорошее, что ему, бедолаге, должно принести сотрудничество с Европой.
Нобби молча ждала продолжения. Крайслер глубоко задумался, а она не торопила его. Молчание не заставляло ее чувствовать отчуждение, оно было дружеским, общим. Свет, плеск воды, причалы, склады Лондонского бассейна – все ускользало прочь, и над всем царили общие воспоминания о жизни в другой стране и общие опасения за ее будущее, омраченное нависшей над ней тенью.
Потом мисс Ганн вдруг выпрямилась и с недоверием широко открыла глаза.
– Да. – Питер взглянул на нее сквозь опущенные ресницы. – Ни вы, ни я не способны этому поверить, но он принял предложение. Ему, конечно, сказали, что вблизи больших поселений раскопок не будет и что все вновь прибывшие туда станут руководствоваться законами ндебеле и вести себя как подданные Лобенгулы. – В голосе Крайслера зазвучала горечь.
