– Вы считаете их необоснованными?
– Господи, конечно! – Теперь генерал был вне себя. – Он говорил о каком-то заговоре с целью захвата земель Африки и бог знает что еще. Сущий бред.
– Вам, должно быть, хорошо знакомы проблемы Африки, сэр? – Томас сделал все, чтобы в его голосе не было сарказма, и, кажется, ему это удалось.
– Что? – встрепенулся Энстратер. – Африки? Почему вы так считаете, инспектор?
– Вы с такой уверенностью опровергаете возможность каких-либо заговоров в связи с финансированием ее освоения и заселения… Здесь замешаны огромные деньги, и, возможно, те, кто получит права на разработку ископаемых, надеются сколотить состояния.
– А… впрочем… – Генералу хотелось решительно опровергнуть подобную мысль, но он вовремя сообразил, что у него нет нужных аргументов, хотя сама мысль глубоко его возмутила.
Питт с интересом следил за тем, как менялось лицо его собеседника, и понял, что тот осуждал сэра Артура, скорее поддаваясь чувствам, чем руководствуясь здравыми размышлениями. Было ясно, что военный не верил в существование интриг и прочих недостойных действий, в которых по неосведомленности плохо разбирался. Мысли о коррупции он не допускал вообще.
– Я тоже надеюсь, что ничего такого нет, – вежливо согласился суперинтендант. – Но уверенность, что такое возможно, я бы не считал бредом сумасшедшего. Огромные богатства влекут к себе не только честных предпринимателей, но также воров и авантюристов. Перспектива огромной власти всегда развращала людей. Сэру Артуру, политику, известны громкие скандалы в истории нашей страны, и его тревога за будущее вполне естественна.
Генерал Энстратер задержал дыхание. Лицо его заметно порозовело от волнения. Без сомнения, его раздирали противоречивые чувства: верность своим убеждениям и верность Кругу. Питт, хотя и не знал этого точно, был уверен, что с ним происходит что-то подобное. После разговоров с Фарнсуортом он ясно представлял себе ситуацию. Для Энстратера это была организация образованных, просвещенных людей, готовых помочь стране и в том числе темному и глупому большинству мужчин и женщин, которые не способны сами о себе позаботиться, будучи необразованными и отнюдь не мудрыми. Долг и честь требуют помогать таким ради их же собственного блага. Генерал, очевидно, дал клятву верности именно таким идеалам, и его воспитание требовало от него неукоснительного исполнения своего долга и верности данному слову. Служба в армии научила его выполнять приказы, не задавая вопросов, а дезертирство всегда было для военного тяжким преступлением, последним грехом, какой может совершить человек.
И вот сейчас перед Энстратером – правда, которую он не может отрицать, и тут его врожденная честность и понятие о долге вступают в глубокое противоречие с обетом верности и всем его прежним образом жизни.
Томас ждал, когда бедняга примет для себя решение.
В окно было видно, как к подъезду подкатил экипаж, запряженный четверкой, и из него вышел человек невысокого роста. Расплатившись с возницей, он поднялся по ступеням крыльца. Четверка тут же тронулась и исчезла из виду.
– Все, что вы сказали, сэр, должно быть, правда, – согласился наконец генерал. Это признание, видимо, далось ему с трудом, судя по тому, с каким напряженным видом он произносил эти слова. – Странность всей ситуации не в том, что бедняга Десмонд был убежден в существовании заговора, а в том, кого он обвинял в нем. Это, сэр, не укладывалось в рамки разумного. Приличные люди, честные и всеми почитаемые, кого я знал всю свою жизнь! – Лицо его потемнело от гнева, а в голосе зазвучала непоколебимая вера в свою правоту. – Люди, служившие ближнему, стране и королеве, не требуя ни славы, ни вознаграждения, сэр!
Но добиваясь тайной власти, мысленно добавил от себя Питт. Это, пожалуй, поважнее всяких наград, но говорить об этом вслух суперинтендант не стал.
– Представляю, генерал, как неприятно вам было это слышать, – сказал он, просто чтобы что-то сказать.
– Чрезвычайно, – искренне согласился его собеседник. – Крайне неприятно. Я уважал и любил Десмонда все годы нашего знакомства. Это был очень приятный человек. Порядочный. Весьма прискорбно, что его ждал такой конец. Это трагедия. – Кажется, придя к такому заключению, генерал остался доволен собой, решив этим дилемму. Теперь он мог, не смущаясь, глядеть в лицо Томасу и дать волю своим эмоциям и красноречию. – Очень жаль, – продолжал он. – Жаль его семью, черт побери. Надеюсь, вы не предадите это слишком большой огласке. Постарайтесь приглушить разговоры о нем. Зачем делать это достоянием гласности? Лучше все похоронить. Это будет наилучшим выходом для всех. Все равно никто не верил его словам. Так будет лучше.
Питт встал.
– Спасибо, что уделили мне время, генерал. Вы были откровенны со мной, и я ценю это, сэр.
– Увы, это все, чем я мог вам помочь. Неприятная история. – Энстратер тоже поднялся и проводил гостя до двери, а затем даже вышел с ним в холл. – Лучше не ворошить все это. До свидания, суперинтендант.
– До свидания, генерал.
На улице ярко светило майское солнце, и Питт ощутил непривычную легкость в голове. Он едва замечал экипажи и разряженных женщин, задевавших его локтями на переполненном тротуаре. И уже покидал Пиккадили, когда услышал звуки музыки, доносившиеся из парка.
Томас шел быстрым пружинистым шагом, ничего не замечая вокруг. Он получил от Энстратера то, что хотел. Сэр Артур Десмонд не был безумным; просто он кого-то встревожил, испугал, кому-то очень не понравился. Сам генерал был порядочным человеком, случайно попавшим в водоворот событий, в которых ему не под силу было разобраться. Никогда еще этому человеку не доводилось выбирать между двумя видами лояльности, которые были явно не в ладу одна с другой. Необходимость переоценки ценностей, таких понятий, как дружба и доверие, были невозможны для него без глубоких моральных потрясений, и вполне понятно, почему он старался избегать подобных ситуаций.
Подтверждений тому, что узнал Питт, практически не было, были лишь собственные умозаключения. Но теперь он мог в какой-то степени привести в порядок свои расстроенные чувства. В его глазах сэр Артур был реабилитирован… во всяком случае, пока.
Следующий свой визит Томас нанес достопочтенному Уильяму Осборну, который показался ему полной противоположностью генералу Энстратеру. Он согласился принять суперинтенданта лишь во второй половине дня у себя дома в Челси. Это был роскошный особняк с садом недалеко от набережной Темзы, на тихой зеленой улочке. Осборн встретил Томаса с едва сдерживаемым раздражением. Было ясно, что вечер у него занят. Он торопился и поэтому не скрывал своего неудовольствия.
– Не знаю, чем я могу вам помочь, мистер Питт, – сразу же сказал хозяин дома, встретив гостя в своей библиотеке. Сам он не сел и не предложил гостю стул, и это говорило о том, что визит должен быть коротким. – Я рассказал об этом прискорбном деле все, что знаю, еще на предварительном дознании. Все имеется в протоколе. Больше мне добавить нечего, а обсуждать эту тему снова у меня нет желания.
