– Значит, все, что мы можем сказать, – это что ее бросили в реку перед сменой прилива на отлив. Так или не так?
– Вы правильно меня поняли, сэр. Тела утонувших остаются в воде самое разное время. Зависит от того, заденет ли их шо-нибудь – тогда они всплывают, – или, наоборот, зацепятся за какое-либо препятствие. Есть течения и водовороты, с этим тоже надо считаться. Может, доктор определит, сколько бедняжка пробыла в воде. Тогда легче будет сказать, где ее бросили в реку.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Томас и посмотрел на Телмана. – Вы послали за каретой, чтобы отправить тело в морг?
– Да, сэр. Нас будут ждать на Тринити-сквер. Хорошо, если бы поменьше было разговоров, – заметил тот, не глядя на лодочников. – Если они не знают, кто она, тем лучше. Новости распространяются быстро. Каково будет Чэнселлору услышать об этом или любому, кому она была дорога?
Питт со вздохом поднялся. Он сам сообщит обо всем министру. Ибо знаком с ним лично, а его помощник – нет. К тому же такие дела не стоит кому-то перепоручать.
– Пусть тело отвезут на медицинскую экспертизу, – распорядился Томас. – А я должен немедленно сообщить о случившемся.
– Хорошо, сэр, разумеется. – Телман, бросив взгляд на утопленницу, повернулся и зашагал к лодке. Лицо его скривилось в гримасе ужаса.
Спустя несколько минут ушел и суперинтендант. Поднявшись по Королевской лестнице, он медленно обогнул Большой Тауэрский холм. Ему пришлось идти пешком до Ист-чипа, и только там он нашел кеб. Утро стало туманным, облака шли с севера, прохожих на улице прибавилось. Газетчики выкрикивали что-то о разногласиях в правительстве. Какой-то фельетонист завтракал у лотка с пирожками и лениво просматривал происшествия дня в газете, сочиняя свои куплеты. Двое мужчин, выйдя из кафе, оживленно разговаривали. Они тоже искали кеб, но он, к их великой досаде, достался Питту.
– Беркли-сквер, пожалуйста, – сказал полицейский вознице, забравшись в кеб.
Кебмен кивнул и тронул лошадь. Томас откинулся на сиденье и стал в уме прикидывать, что он скажет Чэнселлору, хоть и знал по опыту, что это напрасный труд. Нет таких форм или правил, которые помогли бы людям, сообщающим дурные вести, облегчить боль утраты, хотя бы в самой малой степени. Плохая весть – всегда удар, ничем не смягчаемый и непоправимый.
Питт также попробовал представить себе вопросы, которые мог бы задать министру, но и это у него не получилось. Что бы он ни придумал сейчас, это может оказаться ненужным и невозможным, когда он увидит этого человека. Возможно, Лайнус будет просто не в силах отвечать ему. Люди по-разному воспринимают дурные вести, и каждый по-своему переживает свое горе. С некоторыми случается шок, и боль утраты внешне не проявляет себя, уйдя глубоко внутрь. Человек может прекрасно держаться день-два, но горе потом все равно одолеет его. Другие воспринимают страшную весть бурно, впадают в истерику, доводят себя до изнеможения слезами, замыкаются и, отрешившись от всего, помнят только о своей утрате.
– Какой номер дома, сэр? – прервал мысли Томаса кембен.
– Семнадцатый, – ответил тот. – Кажется.
– Дом мистера Чэнселлора, сэр?
– Да.
Возница хотел было добавить что-то еще, но передумал.
Спустя несколько минут Питт, расплатившись, покинул кеб и остановился на ступенях крыльца. Он чувствовал озноб, хотя в небе снова ярко светило солнце. Было семь утра, и Лондон просыпался. Горничные на задних дворах выбивали и чистили ковры, посыльные и курьеры торопились по своим делам, разносчики катили тележки с товаром, мальчишки-газетчики, разносившие сырые листки утренних газет, просили горничных прогладить их утюгом, прежде чем подавать господам, спешащим в Сити, с утренним чаем.
Суперинтендант дернул ручку звонка. Дверь тотчас отворилась, и он увидел перед собой удивленное лицо лакея, не ожидавшего столь ранних визитов.
– Да, сэр? – вежливо справился он.
– Доброе утро. Мое имя Питт. – Томас вынул свою визитную карточку. – По срочному делу к мистеру Чэнселлору. Дело не терпит отлагательств. Доложите ему, пожалуйста.
Лакей, видимо давно служивший у министра, знал, что такое неотложные государственные дела.
– Слушаюсь, сэр. Прошу вас пройти в гостиную. Я доложу о вас хозяину.
Суперинтендант заколебался.
– Я слушаю вас, сэр? – насторожился слуга.
– Боюсь, у меня чрезвычайно неприятная новость. Может, вы прежде позовете дворецкого?
Лакей побледнел.
– Конечно, сэр, если вы так считаете.
– Он давно служит у мистера Чэнселлора?
– Да, сэр, лет пятнадцать.
– Тогда, пожалуйста, позовите его.
– Хорошо, сэр.
Дворецкий пришел немедленно. У него был обеспокоенный вид. Плотно прикрыв за собой дверь гостиной, он, нахмурившись, уставился на посетителя.
– Меня зовут Ричардс, сэр. Я дворецкий мистера Чэнселлора. Как я понял со слов Альберта, произошло что-то неприятное. Это касается кого-то из сотрудников Министерства по делам колоний? Несчастный случай?
– Нет, Ричардс, боюсь, все гораздо хуже, – тихо промолвил Питт, четко произнося слова. – Боюсь, что миссис Чэнселлор… умерла насильственной смертью…
Дальше он уже не продолжал. Дворецкий покачнулся, и лицо его стало белым как мел. Питт поспешил к нему и, подхватив старика, усадил на стул.
– Простите, сэр… Мне очень жаль, – задыхаясь, еле вымолвил Ричардс. – Не знаю, что это со мной. Я… – Он глядел на Томаса умоляющим взглядом. – Вы не ошиблись, сэр? Это, должно быть, ошибка… кто-то похожий… – Но лицо его говорило о том, что он знает – это правда. Много ли в Лондоне женщин, похожих на Сьюзен Чэнселлор?
Суперинтендант ничего не ответил. В этом не было необходимости.
– Было бы хорошо, если бы вы находились поблизости, когда я сообщу эту печальную новость мистеру Чэнселлору, – осторожно сказал он. – И еще, возможно, понадобится коньяк. Да, распорядитесь, чтобы в дом никого не пускали – никаких посетителей и курьеров с бумагами, пока он не придет в себя.
– Хорошо, сэр. Спасибо вам. – Все еще испытывая слабость и чувствуя, что ноги плохо слушаются его, Ричардс поднялся и послушно покинул гостиную.
Спустя несколько минут туда быстрым шагом с вопросом в глазах вошел Лайнус Чэнселлор. Питт с испугом понял, что министр ждет от него новостей об Африке. Его открытый вопрошающей взгляд должен был бы прогнать любые сомнения, если бы они вообще были у Томаса, что министр мог как-то быть связан с этой трагедией.
– Мне искренне жаль, сэр, но я принес плохие вести, – поспешил сказать посетитель, даже не дожидаясь, когда Лайнус закроет за собой дверь. Столь тягостным показалось ему полное плохих предчувствий ожидание.
– Кто-то из моих помощников? – быстро спросил министр. – Хорошо, что вы пришли лично доложить об этом. Кто же это? Эйлмер?
