И обстановка во время перевода базы не была по-настоящему чрезвычайной, напомнил он себе. Как же нам быть, если она такой станет? На прошлой неделе он летал в Ковисс, чтобы забрать кое-какие специальные запчасти, и спросил Старка, как он намерен действовать в Ковиссе, если ситуация серьезно накалится.
– Так же, как и ты, Руди. Постараюсь действовать в рамках правил компании, от которых в этом случае толку нет, – ответил высокий техасец. – У нас тут есть пара преимуществ: почти все из наших ребят раньше служили в том или ином качестве, так что какая-то командная цепочка есть… Только, черт меня возьми, можно сколько угодно планировать и все равно ночами не спать, потому что, когда дерьмо ударит в вентилятор, все будет, как всегда бывает: некоторые из ребят расклеятся, другие нет, и никогда заранее нельзя сказать, кто как себя проявит, и даже как ты сам на все отреагируешь.
Руди не был на такой войне, где стреляют, хотя его служба в германской армии в пятидесятых проходила на границе с Восточной Германией, а в Западной Германии ты никогда не забывал о стене, железном занавесе и всех твоих братьях и сестрах по ту сторону, и о нависших в ожидании советских легионах и легионах их сателлитов с десятками тысяч танков и ракет позади них – все в каких-то шагах от тебя. И всегда помнил о немецких фанатиках по обе стороны границы, которые боготворят своего мессию Ленина, и о тысячах шпионов, выедающих нам кишки.
Печально.
Сколько их из моего родного города?
Он родился в небольшом городке под Плауэном, недалеко от чехословацкой границы, который теперь находился в Восточной Германии. В 45-м ему было двенадцать, его брату шестнадцать, и тот уже находился в армии. Годы войны были для него и его младшей сестры и матери не слишком суровыми. Еды в сельской местности хватало. Но в 45-м им пришлось бежать, спасаясь от советских орд, и они взяли с собой лишь то, что могли унести, присоединившись к огромным массам немцев, бежавших на запад: два миллиона из Пруссии, еще два с севера, четыре из центральной части, еще два с юга, вместе с миллионами чехов, поляков, венгров, австрийцев, болгар – людей со всей Европы, голодных, перепуганных, борющихся за то, чтобы остаться в живых.
Да, остаться в живых, подумал он.
В пути, продрогший, усталый, почти сломленный, он помнил, как ходил с матерью на мусорную свалку где-то под Нюрнбергом. Запомнилась изуродованная войной земля, города, лежавшие в руинах. Мать отчаянно хотела найти на свалке чайник. Их собственный украли предыдущей ночью, новый купить было невозможно, даже если бы у них были деньги. «У нас должен быть чайник, чтобы кипятить воду, иначе мы умрем! – восклицала она. – Мы заболеем тифом или дизентерией, как другие. Нам не выжить без кипяченой воды». Поэтому он отправился с ней, в слезах, убежденный, что это пустая трата времени, но чайник они действительно нашли. Он был старый и помятый, носик погнут, ручка болтается, но крышка была при нем, и он не протекал. Теперь этот чайник, чистый и сверкающий, стоял на почетном месте на каминной полке в кухне их сельского дома под Фрайбург-им-Брайсгау, где жили его жена, сыновья и мать. И раз в год, в ночь перед Новым годом, мама готовила чай на воде, вскипяченной в этом чайнике. И, если он был дома, они вместе улыбались, она и он. «Если верить достаточно сильно, сын мой, и пытаться, – каждый раз произносила она шепотом, – ты обязательно найдешь свой чайник. Никогда не забывай, это ты нашел его, а не я».
Внезапно раздались тревожные крики. Он круто обернулся и увидел, как три армейских грузовика ворвались в ворота, один понесся к диспетчерской вышке, другие – к его ангарам. Грузовики, визжа тормозами, остановились, и революционеры с зелеными повязками попрыгали из кузовов и рассыпались по всей базе, двое побежали в его сторону с автоматами наперевес, крича что-то на фарси, которого он не понимал, остальные начали сгонять его людей в один из ангаров. Холодея от ужаса, он поднял руки; сердце бешено колотилось в груди от внезапности этого нападения. Два человека с зелеными повязками, бородатые и потные от смеси страха и возбуждения, ткнули стволы своих автоматов ему в лицо, и Руди отшатнулся.
– Я безоружен, – выдохнул он. – Что вам нужно? А?
Ни один из них ему не ответил, оба просто продолжали держать его под прицелом. За их спиной ему было видно, как его людей выгоняли из их жилых трейлеров и собирали на бетонированной площадке перед ангарами. Другие из нападавших забирались в вертолеты и выпрыгивали из них, обыскивая машины, грубо копаясь внутри. Лутц заметил, как один из них вышвыривает аккуратно скатанные спасжилеты из карманов на сиденьях. Вспыхнувшая ярость пересилила страх. Прежде чем он успел сообразить, что делает, он отпихнул стволы автоматов в сторону и бросился к машинам. Секунду казалось, что оба иранца сейчас выстрелят, но они просто побежали за ним следом, догнали и рывком развернули к себе лицом. Один поднял автомат, чтобы ударить его прикладом в лицо.
– Отставить!
Иранец замер.
Человеку, выкрикнувшему эту команду по-английски, было тридцать с небольшим. Это был крупный мужчина в грубой одежде с зеленой повязкой на рукаве, короткой бородой, черными вьющимися волосами и темными глазами.
– Кто здесь главный?
– Я! – Руди высвободился от державших его повстанцев. – Что вы здесь делаете? Что вам нужно?
– Мы берем аэропорт под свой контроль во имя ислама и революции. – Человек говорил с акцентом. – Сколько здесь солдат, сотрудников аэропорта?
– Ни одного. Никаких солдат… из диспетчеров тоже никого, здесь никого нет, кроме нас, – ответил Руди, стараясь отдышаться.
– Нет солдат? – В голосе иранца появились опасные нотки.
– Нет, ни одного. У нас тут были патрули с тех пор, как мы сюда прибыли несколько недель назад. Они появляются время от времени. Но постоянно здесь не находятся. И военных самолетов и вертолетов тоже нет. – Руди ткнул пальцем в направлении ангара. – Скажите этим… этим людям, чтобы они бережнее обращались с моими вертолетами, от этих машин зависят жизни людей, не только наши, но и иранцев.
Человек обернулся и увидел, что там творилось. Он прокричал еще одну команду, обругав своих людей. Они без всякой опаски заорали на него в ответ, потом помедлили минуту и вылезли из машин в сгущающиеся сумерки, оставив за собой хаос.
– Пожалуйста, извините их, – сказал мужчина. – Мое имя Затаки. Я возглавляю комитет Абадана. С Божьей помощью мы теперь управляем Бендер-Деламом.
В животе у Руди творилась кутерьма. Его команда экспатриантов и иранских рабочих стояла, замерев, рядом с низеньким административным зданием в окружении направленных на них автоматов.
– Мы работаем на британскую компан…
– Да, мы знаем о «S-G Хеликоптерз». – Затаки повернулся и прокричал еще один приказ. С явной неохотой несколько человек из его группы направились к воротам и начали занимать оборонительные позиции. Он опять обернулся к Руди – Ваше имя?
– Капитан Лутц.
– Вам нечего бояться, капитан Лутц, ни вам, ни вашим людям. У вас здесь есть оружие?
