— Нет!
— Кровь Христова, дай мне это с радостью, или я перестану помогать тебе, а через день или два сообщу обо всем Струану и Бебкотту, анонимно. Ты этого хочешь? А?
— Андре, пожалуйста… — Она затравленно оглянулась вокруг, ища, куда бы убежать. Бежать было некуда. Он подвинулся ближе на кровати и протянул руку к её груди, но она оттолкнула её и начала сопротивляться, драться с ним, полоснула ногтями, целясь в глаза, но он скрутил её так, что она не могла даже шевельнуться, а она боялась позвать на помощь, понимая, что попала в ловушку, что погибла и должна будет уступить ему. Вдруг чья-то рука бешено заколотила в её ставни.
Этот неожиданный грохот вырвал Андре из его безумия, а она пронзительно закричала от страха. В ужасе он спрыгнул с кровати, бросился к двери, отпер её и ту, что вела в коридор, потом метнулся назад к окну и распахнул его. За считанные секунды он отпер ставни и толкнул их наружу. Никого. Там никого не было. Только кусты, качающиеся на ветру, и шум моря; на променаде за оградой не видно ни одного человека.
Из темноты возник спешивший на крик часовой.
— Что здесь происходит?
— Это я у вас должен спросить, солдат, — ответил Андре, сердце его скрежетало, слова неуклюже вываливались изо рта. — Вы видели кого-нибудь, что-нибудь? Я проходил мимо двери мадемуазель и услышал, или подумал, что услышал, как кто-то стучится в её ставни. Быстро, осмотрите тут все кругом!
За его спиной в комнату торопливо вошёл Пьер Вервен, поверенный в делах. Он был в халате, наброшенном поверх ночной рубашки, ночной колпак съехал набок, в руке он держал свечу, пламя её металось на сквозняке. У порога столпились ещё люди.
— Что происходит… о, Андре! Какого дьявола… что тут творится? Мадемуазель, вы кричали?
— Да, я… он… — запинаясь проговорила она, — Андре был… он… кто-то постучал в ставни, а Андре, ну, он…
— Я как раз проходил мимо её двери, — сказал Андре, — и сразу ворвался сюда… разве не так, Анжелика?
Она опустила глаза, теснее прижимая к себе покрывало.
— Да, да, это правда, — кивнула она, боясь и ненавидя его, но стараясь скрыть это.
Вервен подошел к Андре, стоявшему у окна, и выглянул наружу.
— Может быть, это был ветер. Случается, что тут налетают неожиданные шквалы, а ставни не то чтобы совсем новые. — Он потряс одну из них. Она в самом деле непрочно болталась на петлях и громко загремела. Он высунулся и крикнул часовому: — Хорошенько обыщи все кругом, потом вернешься и доложишь мне. — Он закрыл и запер ставни, потом запер окно. — Ну вот! Теперь беспокоиться не о чем.
— Да, да, но… — К глазам подступили слезы облегчения.
— Mon Dieu, мадемуазель, бояться больше нечего, не плачьте, вы в полной безопасности, вам нечего беспокоиться, уверяю вас. — Вервен снял свой ночной колпак и растерянно почесал лысину. Потом с благодарностью заметил А Со среди тех, кто стоял у двери, и с важным видом сделал ей знак приблизиться. — А Со, ты спать здесь, с мисси, хейа?
— Да, масса. — А Со торопливо ушла за постелью, и все стали понемногу расходиться.
— Я побуду с вами, Анжелика, пока она не вернется. — Старик зевнул. — Вероятно, вы оба ошиблись, и это был просто ветер. Кому взбредет в голову колотить в ставни, а? Благодарение Богу, в Поселении нет этих отвратительных уличных мальчишек и нищих, которые стали бы выкидывать всякие такие шутки или шарить по карманам! Не иначе как ветер, а?
— Я уверен, что вы правы, — сказал Андре, страх его прошел, но остались мучительные опасения, что кто-то был снаружи и все видел — он заметил щель в ставне, но больше ему в глаза ничего не бросилось. — Вы не согласны, Анжелика?
— Я… я, возможно, да, — пробормотала она, до крайности взволнованная и ещё не поборовшая окончательно своего страха: перед ним и перед этим внезапным стуком. Как же тогда это объяснить? Был это человек или просто Богом ниспосланный ветер — истинный дар Божий? Ветер или нет, человек или нет — мне все равно, решила она про себя. Мне все равно, я избежала худшего, завтра же я перееду назад к Малкольму, здесь я больше не осмелюсь оставаться, я не должна здесь оставаться, слишком близко к Андре, слишком опасно. — Звук был такой, словно кто-то стучал, но… но я могла и ошибиться. Это мог быть внезапный… внезапный порыв ветра.
— Я уверен, что это был ветер, — убежденно произнес Вервен. — У меня ставни тоже стучат, все время меня будят. — Он прокашлялся и сел, благожелательно прищурившись на Андре, чье лицо все ещё было белым как мел. — Вы можете идти, друг мой. Выглядите вы совсем неважно, как будто, Господи сохрани, у вас печень схватило.
— Может быть… может быть, так оно и есть. Я… я определенно чувствую себя не очень хорошо. — Андре взглянул на Анжелику. — Извините, — сказал он, не отрываясь глядя ей в глаза, голос спокойный и мягкий, внешне опять тот же старый Андре, вся отчужденность, похоть, жестокость исчезли без следа. — Спокойной ночи, Анжелика, вам больше нечего бояться, никогда. Мсье Вервен совершенно прав.
— Да… Да, благодарю вас, Андре. — Она натянуто улыбнулась, и он вышел. Она смотрела на него пристально, стараясь прочесть правду на самом дне его глаз. Она увидела в них одно лишь дружелюбие, ничего больше. Но она не доверяла тому, что видела. И все равно она понимала, что ей придется помириться с ним, принять его неизбежные извинения — притворившись, что она все забыла, и согласившись, что сегодняшнее нападение было просто вспышкой безумия, — после чего они снова станут друзьями. С виду.
Она вздрогнула всем телом. В самой глубине своего существа она теперь осознала, что чего бы он ни потребовал, она рано или поздно должна будет ему это дать. Пока он жив.
Ори дрожал, скорчившись рядом с перевернутой рыбацкой лодкой на галечном берегу. В двадцати шагах от него шумел прибой, волны накатывались и с шипением отступали.
— Ты полный бака, — выдохнул он, вся его ярость была целиком направлена против него самого. Прежде чем он сообразил, что делает, он замолотил рукой в ставни, а потом, ужасаясь совершенной им глупости, бросился прочь, перемахнул через ограду, разыскал весло, которое использовал для отвода глаз, взвалил его на плечо и вприпрыжку помчался через дорогу, слыша за спиной голоса гайдзинов. Его никто не остановил.
«Хирага должен быть прав, — подумал он, чувствуя дурноту. В голове у него все перепуталось, сердце ныло, в плече пульсировала боль и теплая струйка крови стекала из раны, разошедшейся во время его стремительного бегства. — Может быть, эта женщина действительно лишила меня разума. Ведь это безумие — барабанить по ставням, какая мне от этого польза? И какая разница, если кто-то другой повалит её на подушки? Почему это должно так бесить меня, заставлять кровь шуметь в ушах? Я не владею ею и не хочу владеть, что мне за дело, если какой-то гайдзин возьмет её, силой или нет? Некоторым женщинам потребна своя мера жестокости, чтобы почувствовать возбуждение, как и многим мужчинам… э, погоди-ка, так неужели было бы лучше, если бы она тогда сопротивлялась, а не приняла меня со страстью, хотя и была совершенно одурманена лекарством — или притворялась, что была?
