Марлоу помолчал в нерешительности. Они сидели в столовой зале миссии за большим дубовым столом, за которым могли бы разместиться двадцать человек и который был привезен из Англии специально для этой цели. Угловая комната была просторной и приятной, окна, распахнутые в сад, впускали в дом белесый рассвет. Им двоим прислуживали трое слуг-китайцев в ливреях. Стол был накрыт человек на шесть. Яичница с беконом на серебряных подносах, подогреваемых снизу свечами, запеченный цыпленок, холодный окорок и пирог с грибами, почти прогоркший говяжий бок, галеты, пирог с сушеными яблоками. Пиво, портер и чай.
— Послушайте, Марлоу… — Паллидар замолчал, потому что открылась дверь и в комнату вошёл Тайрер. — О, хеллоу, вы, должно быть, Филип Тайрер из миссии. — Он представился сам, представил Марлоу и продолжил с оживленным лицом: — Очень жаль, что вам так не повезло вчера, но я горжусь возможностью пожать вашу руку. И мистер Струан, и мисс Ришо сказали Бебкотту, что если бы не вы, они бы погибли.
— Они так сказали? О! — Тайрер не мог поверить своим ушам. — Это… это случилось так быстро. В один миг все было нормально, а в следующий мы уже спасаемся бегством. Я перепугался до смерти. — Теперь, когда он произнес все это вслух, он почувствовал себя лучше, тем более что они отмахнулись от этого заявления, сочтя его за проявление скромности, помогли ему сесть и приказали слугам подавать его завтрак.
— Когда я зашел к вам ночью, вы спали как убитый, Бебкотт сказал нам, что дал вам снотворное, поэтому вы, наверное, ещё не слышали о пойманном убийце.
У Тайрера похолодело в животе.
— Убийце?
Они рассказали ему о ночном происшествии. И об Анжелике.
— Она здесь?
— Да, и как отважна эта леди!
На мгновение голову Марлоу заполнили мысли о ней. У него не было девушки, которой он отдавал бы предпочтение перед другими, ни дома, ни где-либо ещё — так, несколько кузин, могущих составить подходящую партию, но ни одной истинной дамы сердца. И он впервые был рад этому обстоятельству. Может быть, Анжелика останется здесь, и тогда… и тогда мы посмотрим.
Его охватило волнение. Как раз перед тем как год назад они, дымя трубой, вышли из родного порта Плимут, его отец, капитан королевского флота Ричард Марлоу, сказал:
— Тебе двадцать семь, сынок, и у тебя теперь свой корабль — пусть даже он больше похож на ночной горшок, — ты старший сын в семье, и пришло тебе время жениться. Когда ты вернешься из этого похода на Дальний Восток, тебе уже будет за тридцать. Если удача будет и впредь сопутствовать нам, я к тому времени стану вице-адмиралом и… ну, я смогу выделять тебе немного больше денег, только, ради бога, не говори об этом своей матери или братьям и сестрам. Пора тебе принять решение! Как насчет твоей кузины Дельфи? Её отец — офицер, пусть даже и в индийской армии.
Он пообещал отцу, что по возвращении сделает выбор. Теперь ему, возможно, не придется довольствоваться второй, третьей или четвертой кандидатурой в его матримониальном списке.
— Мисс Анжелика подняла тревогу в Поселении, потом настояла на том, чтобы вернуться сюда — мистер Струан попросил её срочно увидеться с ним. Похоже, дела у него не слишком хороши. Если честно, ранение весьма серьезное, поэтому я привез её. Она держалась как настоящая леди.
За столом повисло странное молчание; каждый знал, о чем сейчас думает другой. Молчание нарушил Филип Тайрер:
— Зачем этому убийце понадобилось забираться сюда?
Оба офицера уловили в его голосе нервную дрожь.
— Полагаю, для каких-нибудь новых пакостей, — ответил Паллидар. — Волноваться, впрочем, нет причин, мы поймали этого сукина сына. Вы видели сегодня утром мистера Струана?
— Я заглянул к нему, но он спал. Надеюсь, с ним все будет в порядке. Операция прошла не слишком успешно, и… — Тайрер замолчал, услышав сердитые голоса снаружи.
Паллидар подошел к окну, остальные последовали за ним.
Сержант Тауэри кричал полуголому японцу с дальнего конца сада, подзывая его к себе:
— Эй ты, подойди сюда!
Японец, судя по всему, садовник, был молод и хорошо сложен. Он стоял шагах в двадцати от них. Весь его наряд состоял из набедренной повязки, на плече он держал охапку веток и палок, часть которых была обернута в грязную черную материю, и, неуклюже согнувшись, собирал другие. На мгновение он выпрямился, потом начал сгибаться и выпрямляться, как заводной, униженно кланяясь в сторону сержанта.
— Господи, этим содомитам просто неведомо чувство стыда, — скривившись, произнес Паллидар. — Даже китайцы так не одеваются… и индусы тоже. У него же вся срамота наружу.
— Мне говорили, они одеваются так даже зимой, некоторые из них, — сказал Марлоу, — похоже, они совсем не чувствуют холода.
Тауэри опять крикнул японцу и махнул рукой, приказывая подойти. Тот продолжал кланяться, быстро-быстро кивая, но вместо того чтобы идти к англичанину, он, очевидно неправильно истолковав его жест, послушно повернулся и с тем же полупоклоном засеменил прочь, направляясь к углу здания. Проходя мимо окна столовой, он на миг поднял на них глаза, потом снова раболепно согнулся пополам, выказывая полную покорность, заторопился дальше к помещениям, где жили слуги, почти скрытый листвой, и пропал из виду.
— Странно, — пробормотал Марлоу. — Что?
— Да просто все эти поклоны и угодничание показались мне наигранными. — Марлоу повернулся и увидел белое как мел лицо Тайрера. — Господь милосердный, что с вами?
— Я… я… этот человек, мне показалось, что он… я не уверен, но, кажется, он был одним из них, одним из убийц на Токайдо, тот самый, которого подстрелил Струан. Вы не видели его плеча, оно не было перевязано?
Паллидар среагировал первым. Он выпрыгнул в окно, Марлоу, успевший схватить саблю, выпрыгнул следом за ним. Вместе они бросились к деревьям. Но никого не нашли, хотя обыскали все вокруг.
Солнце стояло уже высоко. Снова раздался мягкий стук в дверь, снова голос Бебкотта позвал из коридора: «Мадемуазель? Мадемуазель?» Голос звучал тихо, он не хотел будить её понапрасну. Она не ответила. Анжелика, плотно закутавшись в пеньюар, застыла, как изваяние, посреди комнаты, едва дыша и не сводя глаз с запертой двери. Её лицо было мертвенно-бледным. Крупная дрожь опять начала сотрясать её тело. — Мадемуазель?
Она ждала. Через минуту шаги в коридоре затихли, она протяжно выдохнула, отчаянно пытаясь остановить дрожь, и опять принялась мерять шагами комнату: от окон с закрытыми ставнями к кровати, потом опять к окнам, — она ходила так уже несколько часов.
Я должна принять решение, думала она в отчаянии.
Когда она проснулась во второй раз, не помня, как просыпалась в первый, голова у неё была ясной, и она осталась неподвижно лежать в смятых простынях, довольная тем, что уже не спит, отдохнувшая, проголодавшаяся, с нетерпением ожидающая первую за день и самую восхитительную чашку кофе со свежей хрустящей французской булочкой, которые шеф-повар французской миссии в Иокогаме выпекал каждое утро. Только я не в Иокогаме. Я в Канагаве, и сегодняшний день начнется с чашки отвратительного английского чая с молоком.
