«Чудовищно, — думала она, горя негодованием. — Как может дом закрыть свои двери перед самураем, сиси он или нет? В старые времена самураи убивали гораздо чаще, чем сейчас, да, но это было много столетий назад и большей частью для этого был повод, и уж кого они никогда не трогали, так это женщин и детей. Это было в те годы, когда закон страны был справедлив, сёгун Торанага справедлив, его сын и внук справедливы, до того как продажность и мотовство стали нормой жизни для последующих сёгунов, и вместе с ними для всех даймё и самураев, чьи год от года растущие налоги вот уже больше века покрывают наше тело, как гной! Сиси — наша единственная надежда! Сонно-дзёи!»
— Андзё должен кровью заплатить за гостиницу — он нарушил все обычаи!
— Заплатит. Как и весь родзю. Как и сёгун Нобусада. И Ёси.
В своих личных апартаментах высоко в главной башне замка Ёси слагал стихотворение. Он сидел за низким столиком в синем шелковом кимоно, на столике помещались масляная лампа и листы рисовой бумаги, кисти различной толщины, ванночка с водой для размягчения бруска черной туши, в центре которого уже образовалось крошечное углубление, заполненное манящей черной жидкостью.
Вечерние сумерки переходили в ночь. Снаружи доносился никогда не смолкавший гул города с миллионным населением. Несколько домов, как обычно, пылали, охваченные пожаром. Из замка под ним вверх поднимались успокаивающие звуки — разговор солдат, цокот копыт по каменным плитам, изредка гортанный смех, — они мешались с дымом и ароматами костров, на которых готовили пищу, и, приглушенные, проникали внутрь, через красиво отделанные бойницы для лучников в толстых стенах, ещё не закрытые ставнями от ночного холода.
Это были его внутренние покои. Ничего лишнего. Татами, такояма, дверь-сёдзи перед ним была устроена и освещена так, что он мог видеть контур любой фигуры снаружи, тогда как внутрь заглянуть не мог никто.
За дверью находилась более просторная передняя, от которой коридоры вели в спальные покои, ныне пустовавшие, если не считать его вассалов, прислужниц и Койко, куртизанки, пользовавшейся его особым, редким расположением. Его семья — жена, два сына и дочь, наложница и её сын — находилась в безопасности и под сильной охраной в его наследственном замке-крепости под названием Зуб Дракона в горах к северу от Эдо, примерно в двадцати ри от города. За передней была расставлена стража и помещались другие комнаты, тоже полные воинов, каждый из которых поклялся ему в личной верности.
Его кисточка опустилась в тушь. Кончик её замер на мгновение над тонкой рисовой бумагой, потом твердой рукой он начертал:
Меч моих предков,
Когда его в руки беру,
Поеживается беспокойно.
На листе остались три коротких, плавных вертикальных строки иероглифов, сильных там, где они должны быть сильными, и мягких там, где мягкость подчеркнула бы графический образ, который они создавали, — второго шанса подрисовать, изменить или исправить даже малейший изъян не оставалось никогда: текстура рисовой бумаги была такова, что она тут же вбирала в себя тушь и та становилась её неотъемлемой частью, меняясь в цвете от черного до серого в зависимости от того, как использовалась кисть и сколько в туши содержалось воды.
С холодным вниманием он рассмотрел своё творение, расположение стихотворения и всей картины, которую образовывали оттенки черной каллиграфии на всем пространстве белого листа, форму и влажную матовую четкость его иероглифов.
«Получилось хорошо, — подумал он безо всякого тщеславия. — Пока я не могу достичь большего — это почти предел моих способностей, если не сам предел. Что можно сказать о смысле стихотворения? Как его следует читать? А-а, это самый важный вопрос, вот почему оно настолько хорошо. Но достигну ли я с его помощью того, чего хочу?»
К двери приблизился силуэт, почти неслышно. Не раздумывая, он потянулся правой рукой к длинному мечу, лежавшему рядом, хотя и был уверен, что узнал её. Фигура опустилась на колени. Тихий стук.
— Да?
Она с улыбкой отодвинула дверь в сторону и поклонилась, ожидая.
— Пожалуйста, входи, Койко, — сказал он, в восторге от этого неожиданного визита, который вмиг прогнал из его головы всех демонов.
Она подчинилась, закрыла дверь за собой и подбежала к нему, шурша своим длинным, с пестрым узором, кимоно, снова опустилась на колени и прижалась щекой к его руке, тут же заметив стихотворение на листе бумаги.
— Добрый вечер, господин.
Он рассмеялся и нежно обнял её на мгновение.
— Чему я обязан этим удовольствием?
— Я соскучилась по вам, — ответила она просто. — Можно мне посмотреть на ваше стихотворение?
— Разумеется.
Пока она изучала его произведение, он изучал её — источник удовольствия для него, не иссякший за те тридцать четыре дня, что она провела в стенах замка. Удивительные одежды. Чистая кожа, белая, как яичная скорлупа, сияющие волосы цвета воронова крыла, падавшие до самой талии, когда она распускала прическу, изящный нос, зубы белые, как у него, а не вычерненные по моде двора.
Койко исполнился двадцать один год, и она была таю. Это слово означало наивысший ранг, какого могла достичь гейша в Ивовом Мире.
Услышав перешептывания о ней, возбудившие в нем любопытство, Ёси несколько месяцев назад послал за ней, её общество понравилась ему, и тогда, два месяца назад, он приказал её маме-сан подготовить предложение на её услуги. Как предписывал обычай, это предложение было отправлено на рассмотрение его жене. Жена написала ему из его родового замка Зуб Дракона:
Любимый муж мой, сегодня я заключила удовлетворительное соглашение с мамой-сан таю Койко из дома Глицинии. Господин, мы посчитали, что будет лучше оставить её для вас полностью, нежели получить первоочередное право на её услуги, это будет и безопаснее для вас, поскольку вы окружены врагами. Контракт возобновляется ежемесячно по вашему желанию, и оплата производится по истечении каждого месяца, это будет поддерживать её услуги всегда на самом высоком уровне, какого только вы и вправе ожидать.
Ваша наложница и я довольны, что вы решили приобрести себе игрушку; мы были и постоянно остаемся в тревоге за ваше здоровье и безопасность. Позвольте мне поздравить вас с прекрасным выбором, ходят слухи, что Койко обладает действительно редкими достоинствами.
Ваши сыновья здоровы и счастливы, как и ваша дочь и я сама. Мы шлем вам нашу нескончаемую преданность и томимся в ожидании возможности увидеть вас. Пожалуйста, держите меня в курсе всех ваших решений, ибо я должна отдавать распоряжения нашему казначею, чтобы он откладывал средства…
Следуя принятым правилам, жена не упомянула в письме сумму, да это и не интересовало его, ибо в этом состояла главная обязанность супруги: управлять богатством семьи, сохранять его и оплачивать все счета.
Койко подняла глаза.
— Ваше стихотворение безупречно, Ёси-тян, — сказала она, хлопнув в ладоши. «Тян» было уменьшительно-ласкательной частицей, которую добавляли к имени человека близкие ему люди.
