— Одни больные, — сказала Марианна. — Можно подумать, они никогда бикини не видели.
Она перестала мазать мне спину, отвернулась от поезда и натянула майку.
— Там, должно быть, убийственно жарко, — предположил я.
— А нам еще предстоит попариться, — ответила Марианна. — Как думаешь, они заразные?
— Чего они на нас уставились? — возмутился я.
Стояла мертвая тишина. Лишь порой ее прерывал чей-то кашель. Я закурил.
— Иногда мне кажется, что больным живется проще, — сказал Даниэль. — Они хотя бы знают, на что им рассчитывать в будущем.
— И ты думаешь, они в это будущее верят? — спросила Марианна.
— Конечно, — вставил я, — но легче им от этого не становится.
У окна прямо напротив нас стояла старушка. Ее рука бессильно свисала вниз. Она перебирала пальцами воздух, словно ощупывала какую-то ткань или пропускала сквозь них песок. Позади раздался звучный грохот. Металлические жалюзи станционного кафе поползли вверх. Мужчина в белом жилете вынес на перрон несколько пластиковых столов и стульев. Как только он зашел в кафе, я встал и последовал за ним.
— Купи воды! — крикнула мне Марианна, а Даниэль добавил:
— И мне.
У барной стойки сидел начальник станции, который, должно быть, зашел через боковой вход.
— Кто-то умер, — сказал он мне, кивнув в сторону поезда, — умер от жары.
— А тетке моей поездка пошла на пользу, — сообщил бармен, — у нее был опоясывающий лишай. Когда она вернулась из Лурда, от болезни и следа не осталось. Но врачи этого не признали. А теткиному возмущению не было конца.
Я заказал напитки.
— Вы еще молоды, — сказал мне начальник станции. — В ваши годы я не задумывался о подобных вопросах. Но здоровье не купишь.
Когда я вышел на перрон, Марианна сказала:
— Они кого-то выносят.
— Знаю, — ответил я, — выносят покойника.
Открылась дверь одного из вагонов. Оттуда спиной к нам вышел мужчина в ярко-оранжевом жилете. На его шее блестели капельки пота. Он осторожно сошел вниз по лестнице, за ним показались носилки, а вслед за носилками — еще один мужчина в ярко-оранжевом жилете. Последними вышли грузный мужчина в черном и монашенка. Больные во все глаза смотрели на группу, собравшуюся у поезда. Увидев это, монашенка мелкими шажками засеменила по перрону, что-то выкрикивая и так размахивая руками, словно загоняла кур. Некоторые больные втянули головы обратно. Даниэль рассмеялся. Санитары понесли труп с платформы. А священник пошел за ними.
— Интересно, мертвые потеют? — спросил Даниэль. — Или потоотделение сразу прекращается?
— Они все об этом знали, — разозлилась Марианна, — и при этом глазели на меня. Разве это нормально?
— С потерями приходится считаться, — сказал Даниэль.
— Просто дикость, — продолжила Марианна, — человек умирает на наших глазах, а я мажу тебе спину от каких-то дурацких ожогов.
— Человек умер еще в пути, — возразил я, — потому они и остановились. Потому и ехали так медленно.
— Да при чем тут это? — недоумевала Марианна.
Когда поезд тронулся, больные отошли от окон. Шторы снова опустились.
— Интересно, когда они приедут? — сказала Марианна. — Как вы думаете, далеко отсюда до Лурда?
— Не знаю, — ответил я. — Раньше завтрашнего утра они там точно не будут.
— Все мы где-то странствуем, — произнес Даниэль, — даже больные. Даже мертвые. Вот этого наверняка увезут обратно. Как будто есть какая-то разница.
Я представил себе поезд, идущий ночью мимо городов и деревень, где люди спокойно спят и ничего не подозревают об этих больных, которым не дают заснуть боль и волнение. Представил, как в утренней дымке вырисовываются Пиренеи.
— Поезд, битком набитый больными, — сказал я, а Марианна покачала головой.
Deep Furrows
Казалось, доктор Кеннеди ждет ответа. Он сделал большой глоток пива и взглянул на меня. Доктор признался, что рождение и смерть — вовсе не противоположности, а одно и то же.
— Мы возникаем из небытия и уходим в небытие. Как бы входим в пространство и вновь покидаем его. Разумеется, это банальщина, — продолжил он. — Всем известно, что тело создается из неорганического вещества, из нуля материи, и вновь растворяется, распадается в нем. Это изучают в школе, а потом забывают и верят во всякую ерунду.
Я оглянулся на музыкантов, которые кружком сидели посередине паба и беседовали между собой. Время от времени кто-нибудь из них брал несколько нот на своем инструменте, к нему присоединялся другой, однако все мелодии растворялись в шуме голосов.
Адрес заведения я узнал от Терри, с которым случайно познакомился на улице пару дней назад. Я заблудился, спросил его, как лучше пройти, и он проводил меня. Мы разговорились о музыке. Он посоветовал мне сходить в общинный центр. Терри сказал, там играют настоящую ирландскую музыку, а тот, у кого есть инструмент, может подыгрывать. Иногда он там поет. А еще рисует и пишет стихи. Если я приду, Терри подарит мне одно из своих стихотворений. На прощание он показал мне визитку: «Терри Маколи, специалист по генеалогии». Визитка была заламинирована. Только я дочитал текст, как Терри протянул руку, и я вернул визитку.
В центр я пришел рано и первым делом осмотрелся. В одной из комнат друг против друга сидели двое молодых людей и играли на гитарах, в следующей — старик разучивал какую-то песню вместе с несколькими детишками. На доске были написаны гэльские слова, но старик обращался к своим воспитанникам по-английски.
— Исполняя песню, вы должны ставить вопрос и давать ответ, — говорил он.
В глубине комнаты собралась небольшая аудитория взрослых. Двери всюду были открыты, так что в коридоре потоки музыки перемешивались. Откуда-то доносилась барабанная дробь.
Я направился в паб. Музыканты выходили один за другим — более десятка мужчин и женщин, молодых и старых. Они достали свои инструменты: скрипки, гитары, свистульки и барабаны. Мужчина настраивал скрипку, женщина взяла несколько нот на флейте, другие что-то обсуждали и беспрерывно смеялись. В это время доктор Кеннеди подсел ко мне, хотя рядом еще оставались свободные столики. Мне хотелось побыть одному, но доктор сразу принялся говорить. Он представился, и я тоже назвал свое имя. После этого говорил в основном он. Рассказывал то одно, то другое.
Потом появился Терри и сел у барной стойки. Я помахал ему, но ответа так и не дождался — Терри словно не видел меня. Он заказал ананасовый сок. Доктор Кеннеди спросил, знаком ли я с Терри. Бедолага, сказал он, эпилептик. Прежде Терри работал на ковроткацкой фабрике, но из-за постоянных приступов его пришлось уволить. Теперь он безработный и живет на пособие.
— Раньше он красиво пел. И был лучшим свистуном в округе. Выигрывал конкурсы.
