— Я не имел представления…
— Да, конечно, — прервала она. — А должен был бы. А потом, около шести месяцев назад, умерла моя мама.
— Я не зн…
— Об этом было в газетах. После ее похорон я бросила старую квартиру, где мы жили. Я просто пригласила людей из Армии спасения и сказала им, чтобы они унесли мебель. Я переехала. Решила все переделать. Встретила Джимми Кинкейда. Других мужчин. Стала чувствовать себя намного лучше. И поэтому я послала тебе приглашение на сегодняшний прием. Разве это не предел глупости?
— Но почему ты…
— И ты принял его, — прервала она, — что увеличивает глупость в неимоверных пропорциях. Я должна была рехнуться, чтобы пригласить тебя, а ты должен был чокнуться, чтобы принять предложение. Как Эдис?
Палмер моргнул.
— Превосходно. А может, не очень. А что?
— Все еще перебиваетесь вместе, ни туда ни сюда?
Палмер на секунду закрыл глаза.
— Мы пользуемся не самыми лучшими выражениями.
— Разве это новость?
— Ладно, если всерьез, мы сейчас во много худшей форме, чем два года назад.
— Хм…
Он открыл глаза и сделал жест, словно отбросил что-то.
— Ладно, оставим Эдис. Вернемся к тому вопросу, что я тебе задал.
— А почему ты думаешь, что я могу дать тебе ответ?
Палмер неопределенно махнул рукой.
— Ты всегда могла.
— Это было раньше. А теперь это теперь. Теперь мы уже по-настоящему не настроены на волну друг друга.
Это было утверждение, не вопрос.
— Это так?
Она опять пригубила напиток, потом опустила рюмку на стол и стала внимательно ее разглядывать, словно обнаружила в янтарной жидкости какую-то мушку. Потом внезапно и твердо кивнула.
— Да.
Некоторое время они оба молчали. Наконец Палмер сказал:
— Должно быть, я и впрямь в тупике, иначе не стал бы выплескивать на тебя все это при первой же встрече.
— Да, понимаю, — ее голос оставался холодным.
Через некоторое время она поднялась.
— Если добрый седой конгрессмен еще ждет меня, то я хотела бы вернуться назад.
— Конечно. — Палмер оставил деньги на столике и проводил ее по коридору, ведущему в главный холл отеля. Когда они вышли из бара, с Палмером столкнулся тяжеловесный пожилой человек в темно-синем костюме и темно-сером пальто.
— Извините. — Он поспешил было мимо.
— Притормози, Малви, — сказала Вирджиния. — Все еще мучаешь избирателей?
Грозный мужчина повернулся к ней, лицо его было белым как мел.
— Какого черта… — Он остановился, и выражение гнева на его лице сменилось изумлением. — Клэри!
— Что происходит, Джеймс?
— Ты хочешь сказать мне, дорогуша, что не знаешь, что происходит перед этим отелем?
— Я видела демонстрантов.
Толстяк печально покачал головой.
— И подумать только, что когда-то Клэри поспевала к месту происшествия быстрее, чем ребята из отдела по расследованию убийств.
— Так что же происходит перед входом?
Малви, тряхнув двойным подбородком, указал в сторону холла, выходящего на Парк-авеню.
— Пойди и взгляни сама, дорогуша. — И он поспешил дальше.
Палмер улыбнулся ей:
— Все еще слывешь «дорогушей» среди нью-йоркских ловкачей?
Она пожала плечами:
— Если девушка когда-то поработала журналисткой, она навсегда остается «дорогушей».
Они пошли следом за толстяком и обнаружили, что все холлы и другие общественные места разом опустели. Они остановились ненадолго, чтобы заглянуть в зал «Серт-рум», и увидели, что посреди него кто-то из Белого дома произносит речь. Палмер послушал некоторое время и обнаружил, что очень трудно найти различие между тем, что говорил этот человек о нуждах обороны, и такими же глубокомысленными изречениями оратора на ужине, который состоялся наверху. Хотя по интеллектуальному уровню эти две речи были совершенно разными. Он понимал, что человек из Белого дома на голову выше любого из местных талантов, собравшихся на обед наверху. На самом деле, это он виноват, что не может найти различия в этих речах, и в этом нельзя винить кого-либо из ораторов. И, наконец, он понял, что ему наплевать на все это.
— Я могу принять на себя эту вину, — произнес он вслух.
— Что несет этот пустомеля? — спросила Джинни.
Они отошли от «Серт-рум» и направились к выходу на Парк-авеню.
— Где же все? — спросил Палмер. — Или полиция выгнала их из холла?
— Нет, они просто стараются держаться подальше от скандалов.
— Что?
Они проскочили сквозь вращающиеся двери, все еще заряженные тем импульсом, который придал им Малви.
Прохладный воздух успокаивал. Но в нем ощущался и какой-то слабый кисловатый привкус, который Палмер сначала не смог опознать. Он принюхался. Джинни взяла его за руку. Он почувствовал, как ее пальцы сжали его кисть. Подбородком она указала ему на дальний угол Пятидесятой улицы.
Две машины «скорой помощи» образовали угол вокруг горстки людей. Несколько врачей занимались тремя телами, лежащими прямо на голом асфальте. Первый из них был пожилой мужчина в пальто с меховым воротником, которого они пытались вернуть к жизни. Густая струя крови стекала из уголка его рта. У второго мужчины была большая рваная рана на щеке под глазом. Врач старался остановить ему кровь. Третий пострадавший был скрыт от взора Палмера двумя санитарами и пожарным с кислородным прибором. Четвертый человек, лежащий на земле, был полицейский в форме. Им никто не занимался. Лицо его было накрыто его же шлемом.
— Мертв? — спросил Палмер. — О Боже!
Джинни кивнула. Красные вращающиеся маячки на крышах полицейских и санитарных машин вертелись и вертелись. С душераздирающим воем подкатила еще одна «скорая». Двух девушек лет по восемнадцать, которых до этого Палмер не заметил, посадили в машину. Он не видел, что с ними стряслось, но они плакали. Человек в белом халате говорил что-то полицейскому офицеру, который сидел на обочине тротуара, сжимая лицо ладонями. Врач пытался заставить полисмена выпить лекарство из бумажного стаканчика. Полицейский непрерывно мотал головой и отказывался, тогда врач встал и подошел к пожилому мужчине. Его партнер стирал кровь со рта старика. Рука с белым полотенцем вдруг задержалась на какой-то момент, потом опустила полотенце на лицо старика.
Поверх голов, с крыш телевизионных машин камеры продолжали записывать происходящее, но репортеры теперь были уже внизу, они смешались с пострадавшими, держа в руках микрофоны, стараясь уловить каждое произнесенное ими слово.
